Надежда Нелидова. Мутное дело
Сон в руку
Свадьба: не разухабистая, в ресторане — а скромная, домашняя. Собрались самые близкие. Она сама так захотела. В соседней комнате накрыты столы. Ждут только её. А она, Верочка, всё не покидает спальню: всё готовится, мучительно ищет и не может найти что-то очень, очень для неё важное. Досадует на себя, рассеянно выдвигает и задвигает ящички шкафов… Прижимает тонкие пальчики к вискам: не то, ах не то. Понятливые гости сидят тихо, терпеливо. Столовыми приборами не брякают, переговариваются шёпотом. Подтягиваются опоздавшие — не звонят, а деликатно стучат в дверь. Верочка вдевает в уши любимые длинные серьги с жемчугом. Но как же так: ведь нельзя невестам надевать серьги! Всё в невесте должно быть нетронуто, девственно — даже уши чтобы не проткнуты. А если до того были проколоты — целомудренно закрыть дырочки клипсами. Не то не избежать пересудов и шёпотков между гостей. Тем более жемчуг: светлый, как девичья слеза. Вынимает из коробки ни разу не надёванные, твёрдые как дерево, ужасно неудобные лакированные туфли — жмут пальцы. Странно, что ж она в магазине не примерила? Поправляет венок из слегка увядших белых лилий на голове. Одёргивает невестино, белое как снег, кисейное платье — почему-то мятое. Куда мама-то смотрела? Опускает невесомую, как облачко, фату. Наконец, выходит и садится, как положено, стыдливо потупив голову, во главе стола. Долго сидит, а стул-то рядом пустой! Жениха-то нет! Гости кушают: кисель, блины, лапша, водка. Пьют не чокаясь, и все женщины в чёрном. Мама опухшая от слёз — все мамы на дочкиных свадьбах плачут… И тут Верочка понимает: Смерть — её жених! За Смерть её замуж выдают! И просыпается. — Мама, я умру?! — Что ты, дочушка, даже мыслей таких не допускай! Всё будет хорошо. Сейчас позову доктора. И сестру: поменяет капельницу.
Верочка у нас занемогла с неделю назад. Апатия, сонливость, слабость — хоть плачь. Возили к знакомому доктору — сказал, обычные девичьи заморочки. Прописал общеукрепляющие, витамины. Муж тут же сгонял в аптеку. Вообще-то он мне второй муж, Верочке не родной отец. Но привязался, любит всей душой: своих-то у него нет. А три дня назад Верочке стало хуже. Приключились рвота, диарея, заболело горло как при ангине. Ломало косточки, раскалывалась голова. Похоже на пищевое отравление. Ничего удивительного: нынче большая редкость найти не то, что качественные — просто безопасные продукты. Про общепит вообще умолчим: ужас, ужас! Носила бы в судочке домашнее — я всегда приготовлю. Так нет, моду взяли всем девичьим офисом бегать в кафешку напротив. Кофе, пирожки, бутерброды, кулинарные усипусечки. — Но отравилась только ваша дочь? — безжалостно уточнила следователь. — Другие не пострадали? Объясню, почему подключилось следствие: врачи заподозрили у Верочки отравление сильнодействующим токсическим веществом. Вот тоже со следователем «повезло». Не следователь, а недоразумение. Деревенская белобрысая деваха: чурбачок на двух чурках, 90х90х90. Всё-таки работа в мужском коллективе накладывает отпечаток, огрубляет, омужичивает. Синяя полицейская юбка укорочена по самое простигосподи, до трусиков. Губы вздутые, накачанные гелем — такие сейчас уж и не носят. Ресницы толсто начернёны, как щётки. Да не зубные щётки, а те, которые для башмаков. Всё с ней понятно. Приехала девка в город, огляделась. Сначала страшно изумилась, потом спохватилась и бросилась нагонять и соответствовать. Так вот, вместо того чтобы с утра вскинуться и немедля заняться нашим делом, по горячим следам проводить следственные действия — эта красава перед зеркалом тщательно чернила и наращивала растительность на веках. |
