— Не из-за денег, Томкин, у него своего золота предостаточно. Гляди.

Из сумки, брошенной в спешке на пол, вывалились золотые монеты. Пэли не заметил, когда это произошло; он должен был передать золото своему…

— А, золото! — существо, которого звали Томкин, жадно уставилось на пол. — У других, что приезжали, золота при себе не было…

— Забирай и золото и его, — небрежно бросил Шекспир. — Делай с ними что хочешь.

Студенистая масса Томкина двинулась к Пэли. Тот завопил, слабо защищаясь рукой, в которой находилась сумка. Клешня Томкина легко выхватила ее.

— Внутри, кажись, имеется еще кое-что, — пробубнил Томкин.

— Разве я не распорядился, что тебе делать? — спросил Шекспир.

— А здесь какие-то бумаги!

— Ах, бумаги! — Шекспир взял их. — Проводи-ка его к королевскому маршалу. В стане нашем чужестранец. Он несет всякий вздор, точь-в-точь как немец, приезжавший до него. Какую-то чепуху! Другими словами, ведет себя как сумасшедший. Маршал знает, что делать в таких случаях.

— Позвольте! — закричал Пэли, сжатый мощными лопатами рук. — Я джентльмен! Из Нориджа. Я пишу пьесы, как вы. Поглядите, вы держите в руках то, что я написал.

— Сначала привидение, потом джентльмен из Нориджа, — улыбнулся Шекспир, повисая в воздухе и снова превращаясь в свой портрет, только портрет, на сей раз держащий бумаги. — Сами посудите. Неужели нет других миров, похожих на наш, и неужели колдовство не может заставить людей прекратить визиты сюда, к нам! Я слыхал о подобных историях. Был один немец…

— Это правда, правда, уверяю вас! — Пэли ухватился за этот довод, цепляясь ногтями за дверь спальни, в то время как Томкин вытаскивал его наружу, — Вы умнейший человек своего времени! Вы в состоянии вообразить себе это!

— И поэтов, которые еще не родились, да? Такие имена, например, как Дрейтен или что-то в этом роде, или лорд Теннисболз, далее — пьяница из Уэллса и П. С. Элиот? Довольно. О вас позаботятся, как о том, другом.

— Но это правда, правда!

— Проваливай! — зарычал Томкин. — Ты, верно, и в самом деле из Бедлама.

И он вытолкал Пэли из комнаты, обессиленного, бредящего. Пэли бормотал:

— Вас не существует в действительности! Ни одного из вас! Это вы — привидения, а реален я, произошла ошибка, отпустите меня… я вам все сейчас объясню…

— Странное он несет, — прорычал Томкин и вышвырнул Пэли вон.

— Закрой дверь, — сказал Шекспир.

Томкин толкнул ее ногой. Дверь захлопнулась. Крик Пэли раздавался уже глуше, отдаваясь в наружном коридоре. Теперь можно было спокойно сесть и подумать.

Да, думал Шекспир, это хорошие пьесы. Странно, что одна из них написана, насколько он мог судить, об еврее-ростовщике. Этот тип из Нориджа, конечно, читал Марло и заметил драматургические возможности такого отрицательного характера, как Лопес. Шекспир сам носился с идеей подобной пьесы. И вот она перед ним, готовенькая. Здесь была также пара завлекательных историй о короле Генрихе IV. И потом комедия под названием «Много шума из ничего». Вот это подарок! Поистине, дар божий! Он улыбнулся. Вспомнил того немца, доктора Шлейера, так, кажется, его звали, который приезжал сюда и рассказывал что-то похожее на бред этого сумасшедшего. (Но разве могут сумасшедшие сочинять такое: «Безумный, и влюбленный, и поэт» — прекрасная строка в той пьесе о феях, которую привез Шлейер.