Вот и сейчас Игоряша-экскурсант подошел к «глазку».

— О! — изумился. — Молодцы караульщики, до этого даже я не додумался.

Оказывается, музейные работники умудрились забрать «глазок» морским иллюминатором со шторкой. Шторка — для порядка. И надпись рядом привинчена: «Руками не трогать. За просмотр — 20 пфеннигов».

— Правильно! — одобрил Игоряша. — Нехря, чтобы каждый свое мурло в иллюминатор задарма совал. Справедливо!

Ба, а ведь на столе любимый Игоряшин стакан стоит! Хорошо стоит, аккуратно, на газетке. Стакан хоть и граненый, за семь доинволюционных копеек, из газированного автомата, но не простой — с философским смыслом. К нему сбоку часы «Слава» намертво приклеены эпоксидкой. Раз, однажды, истово задумался Игоряша над глубокой пословицей «Делу — время, потехе — час». Целый день тревожно раскидывал умом, что сие выражение конкретно обозначает. Догадался-таки! Вынул из кармана часы без ремешка, подаренные когда-то батей к тридцатилетию, развел в должной пропорции эпоксидку и присобачил «Славу» к бессменному стакану навечно — трактором не отдерешь. Бывало, отопьет Игоряша из стакана, тут же дольет, приблизит к уху и слушает, слушает. Тикают! Прямо дух захватывает: не рвется, ел-дря, связь времен. Ныне рядом с часовым стаканом — табличка: «Не для питья». Оскорбился Игоряша: «А для чего же?» Потянулся через витой шнур, схватил потной рукой стакан, а тот — ни с места: на болт посажен. Экспонат…

— Гражданин, гражданин, вы что это? — засуетилась гороховая старушка, дотоле молчавшая. — Руками не полагается. Музей у нас, а не домовая кухня. Вдругорядь выведу.

Вздрогнул Игоряша, руки боязливо убрал и принялся далее бывшую квартиру осматривать.

У стола — личное Игоряшино кресло стоит, вращающееся, на винте да о четырех ножках под сиденьем. Хочешь — вертись, а хочешь — винт до отказа скрути и ставь для устойчивости кресло на ноги. Даже если свесишься неловко во время чтения — на пол не грянешься.

Под потолком висит тысячеваттная лампа в проволочной сетке. Включишь ее — так светло становится, что можно читать даже без книг.

Под зеркалом — кушетка. В ногах — кусок фанеры проволокой примотан. Это чтобы, когда читаешь лежа, не драть обивку сапогами или, скажем, выходными туфлями, не пачкать носками.

У изголовья кушетки, покрытой газетами в три слоя, — телевизор. Цветной, неброский, но работает, когда включен. На экран накинут эмалированный тазик. Конструкция простая: сверху тазик на шарнире, внизу — петельки, замок висит. Ключ всегда у Игоряши в кармане. Нужно кому передачу посмотреть — проси ключ у хозяина, а так нечего кинескоп жечь. В центре тазика эмаль немножко сбита. Было дело: в отсутствие Игоряши жена вознамерилась таз дрелью просверлить. Мол, фильм больно хороший показывали — о старой жизни. К счастью, Игоряша вовремя домой воротился. Сразу все понял, жене платье порвал и дрелью по голове. Но не убил. Ишь, умелица! Была бы еще литературная передача — может, и пальцем не тронул бы. А тут — кино…

Внезапно Игоряша вспомнил о важном и завертел головой. Где же Федосей-то? Где животное? Не уморили ли музейщики? Но нет. Обнаружилась в углу клетка, а в ней Федосей. Немного разжирел даже, и вид по-прежнему боевой. Игоряша умилился. Надо ведь, не забыли скотину: и кормят, видать, неплохо, и клеткой обезопасили.

Федосей — это книгоед, друг и любимец Игоряши. Раньше он жил в шкафу. Поначалу был книгоед как книгоед — обыкновенная книжная вошь.