— Уже через неделю. Наш агент говорит, желающих большое множество.

— Угу. В таком случае, в день должно быть не больше трех заездов, и главное, после захода солнца никаких туристов. Я не собираюсь перебежками передвигаться по собственному дому. Ах, да! — и он посмотрел на сына с его новой знакомой, — учтите гаврики, если хоть один из этих бифштексов зайдет ко мне в покои, то можете о нем забыть. Наглецов не потерплю.

— Все ясно.

— В таком случае, отдыхайте, наслаждайтесь, а я пойду на охоту. Давно не гулял по лесу.

В ту же секунду граф обратился в летучую мышь, чем вверг Агнешку в состояние шока и устремился в открытое окно. Вскоре после того, как Влад откланялся, молодежь, как бы странно это ни звучало, отправилась в столовую. Они расселись за длинным дубовым столом, на котором стояли старинные канделябры с зажженными свечами, и Макс велел слугам, коих насчитывалось двое, подавать на стол. Перед виконтом поставили двухлитровый графин с кровью, перед Агнешкой и Филиппом фрикандо из телятины с гарниром из стручковой фасоли и бокалами красного вина — достоянием погребов Дракулы. Ну а Стеву с Кристиной просто сидели и созерцали дивную трапезу остальных.

Агнешка все еще чувствовала себя скованно, поскольку четыре пары глаз были сосредоточены этим вечером только на ней. Обитатели замка внимательно следили за гостьей, изучали каждое ее движение. Все-таки она была интересна им куда больше, чем, например, Филипп. Да и сам Филипп не стеснялся во взглядах, поедая землячку глазами. Кристина видела все, но благородно молчала, все-таки она во многом уступала Агнешке, к тому же решила дать время жениху, чтобы тот смог привыкнуть к новой, непростой для него жизни.

Закончив с ужином, народ постепенно начал расходиться, но только Кристина собиралась подняться наверх, как ее окликнул Стеву, он предложил ей прогуляться по округе. Крис не стала отказываться, и они вдвоем отправились за ворота. Прохаживаясь по лесу, два призрака решили навестить старое кладбище. Сначала посетили могилу Стеву, затем подошли к надгробию Кристины, где рядом покоилась и ее мать:

— Помнишь самый первый день? — спросил Стеву.

— Такое не забывается, — ответила она. — Прошло уже столько веков, а как будто все случилось только вчера. Я до сих пор чувствую себя потерянной. Будто меня вырвали из рук матери, не дали с ней попрощаться и бросили посреди пустого поля, где нет ничего и никого. Я ведь пыталась потом говорить с ней, пыталась обнять, но она меня так и не услышала, все сидела по утрам у могилы и плакала. Тяжело это, видеть, как она пока еще приходит, но понимать, что настанет день, когда навещать тебя будут все реже и реже.

— Я через это прошел и, наверно, смирился. Наша жизнь продолжается, пусть и за гранью.

— Но я не смирилась, Стев. Спустя века все еще чувствую себя одинокой, а сейчас мне значительно лучше. Филипп помог.

— Так почему ты не появлялась аж двести лет?

— Боялась. Боялась вернуться на кладбище и снова ощутить пустоту, отчаяние, скорбь. В Польше я научилась приобретать человеческий облик, точнее меня научили старые призраки, и представляешь, отныне я могла ходить среди живых, касаться их, общаться. Мне всегда было мало вас. Моя жизнь оборвалась внезапно, а я хотела жить, хотела быть ребенком, потом подростком, а потом девушкой, которую бы полюбили, а она бы полюбила в ответ, создать семью. Но нет. Почему-то небожители решили прервать мою жизнь, — пока она говорила, то с ресниц падали слезы. — Ты и Макс очень дороги мне и я люблю вас, однако я хочу быть живой, понимаешь? С тобой же я всегда буду мертвой, а с ним, с ним я другая. Наверно, тебе этого не понять.

— Ошибаешься, — Стеву опустил взгляд и ощутил, как потяжелело внутри. — Я все понимаю.