«Боже мой, — подумала Софи, — я ношу под сердцем ребенка этого человека и не знаю, кто он. Я не знаю, безопасно ли мне находиться с ним в одной комнате».

Глава 27

— Куда ты запропастилась? Софи Сью! Опять спряталась? Лучше бы этим чертовым людям из социальной службы прийти сегодня. Они обещали снять тебя с моей шеи!

Однажды тетка привязала Софи, привязала бельевой веревкой к кухонному стулу, чтобы та не могла спрятаться. Час проходил за часом, руки и ноги у Софи онемели, а тетка бормотала что-то, курила сигареты и швыряла в мойку грязную посуду. Ее звали Труди. Тетушка Труди. Длинная и тощая, как жердь, она весь день хлебала чай со льдом, и Софи всегда подозревала, что она добавляет спиртного в высокий запотевший стакан, потому что к вечеру тетка начинала спотыкаться и разговаривать сама с собой. Но Софи никогда не видела в доме бутылок. Тетушка умела прятать. Все умели.

Тетка никогда не говорила о матери Софи, даже не упоминала ее имени, хотя Софи знала, что ее звали Присциллой. Какие-то обрывки сведений проскальзывали в теткином бормотании, но Софи по большей части пропускала их мимо ушей. Она не желала ничего узнавать о своей матери от Труди, не позволяла ничему разрушить образ той героини волшебной сказки, который создала в своем воображении за все эти годы.

«Что бы ты сейчас сделала, Прис? — подумала Софи, сидя на своей крохотной кухоньке и чувствуя себя такой же связанной по рукам и ногам и такой же беспомощной, как тогда, у тетки. — Как бы ты вышла из положения? Может быть, в свои четырнадцать лет ты была умной и осторожной? Может быть, жизнь — это боль, как говорит Уоллис?»

Софи боролась со страхом и безумием в себе с того момента, как покинула Большой дом. У нее перед глазами неотступно стоял Джей, излучавший угрозу. Даже собственная мать испугалась его. Софи ушла, невзирая на протесты Джея, но бегство, казалось, только усилило страх.

Теперь она была дома, в безопасности, как в игре в пятнашки: добежала до «домика», и никто к ней не прикоснулся. Софи весь вечер убеждала себя в этом. Она уже дважды обошла весь свой дом, проверила все замки на окнах и дверях, убедилась, что все засовы и цепочки закрыты. Блейз неотступно следовал за ней. Но когда все было проверено, все занавески и жалюзи опущены, на нее нахлынуло чувство одиночества.

Она не могла припомнить, когда еще чувствовала себя такой покинутой и одинокой, как сейчас, в этой кухоньке величиной с коробку из-под туфель. Даже когда исчез Джей и Ноя поместили в клинику, оставались люди, которых она любила, которым доверяла и к которым могла обратиться, — семья, потому что она всегда воспринимала Бэбкоков как свою семью. В значительной степени они и были ее семьей — единственной в ее жизни семьей.

Теперь она не доверяла никому. Господи, как это грустно.

— Никому, кроме тебя, Блейз. — Она встала на колени и обняла пса. Пустота внутри была такой невыносимой, что Софи прижалась к собаке всем телом и зарылась лицом в теплую рыжую шерсть. — У меня будет ребенок, — прошептала она, и каким-то чудным образом слова эти, произнесенные вслух и обращенные к ласковому подрагивающему животному, впервые обрели реальный смысл. — Ты можешь в это поверить, Блейз?

Реальность предстоящего события ошеломила ее. Софи отпустила пса и, сидя на корточках, прижала ладони к животу. Сколько же она ждала его, своего собственного ребенка! Тем более ребенка, зачатого от Джея, от любви. Это должно было бы стать самым радостным событием, а вместо этого повергло ее в отчаяние. Ей нужен был друг, и единственным, кого она могла считать другом, оставался Клод.

После того случая с нападением на нее он оставил на ее автоответчике сообщение: она может звонить ему в любое время, он всегда на месте.