— Именно твой, несчастная, и в этом вся проблема. Ах, если бы кто-нибудь смог преобразить тебя!

Эту фразу Софи слышала уже много раз. Маффин давно убеждала ее «возродиться», особенно когда представляла новую революционную линию косметики в каком-нибудь шикарном салоне на Беверли-Хиллз. Будучи в числе влиятельных инвесторов такого салона, Маффин хотела обеспечить себе поддержку Бэбкоков и была одержима идеей, что преображенное чудо в лице Софи поможет делу.

— Солнышко! Солнышко...

Ягненок, спасающийся от волка, подумала Софи. Лицо четырехлетнего малыша, приковылявшего в кухню с заднего двора, где находилась площадка для игр, было все в грязных разводах, в глазах стояли слезы. Он тут же шлепнулся на пол, опрокинулся на спину, словно рыбка, вытащенная из воды, и застыл, уставившись в потолок.

— Олберт, ты поранился?

— Нет, я очень больной.

Софи отбросила макаронное ожерелье.

Опустившись на колени рядом с совершенно несчастным малышом, она положила ладонь ему на лоб, но не почувствовала никакого жара. Лоб был холодным, разве что слегка покрылся испариной. Вот почему еще она добивалась солидного обеспечения своей детской программы — очень важно иметь врачей-консультантов и штат квалифицированных нянь, обученных уходу за детьми и оказанию им первой помощи. Сама она была по образованию педагогом и специализировалась, на так называемых, проблемных детях, но бедные семьи, с которыми она работала, были не в состоянии платить ей, а потому она могла позволить себе нанимать лишь студентов, подрабатывающих в свободное время уходом за детьми.

— Люси плыгнула на меня! — пожаловался малыш.

Маффин недовольно фыркнула:

— Вот-вот! Именно поэтому я никогда и не хотела иметь детей, даже ради продолжения рода Бэбкоков.

— Люси — маленький хомячок, — терпеливо объяснила Софи, вытирая краешком своего рабочего халата пятна от травы с кроссовок Олберта. — Это — одна из зверюшек, за которыми ухаживают дети. Я хочу научить их чувствовать ответственность за кого-нибудь, кроме самих себя. Это очень полезно — приучает к заботливости и терпению.

«Намек», — подумала она про себя.

— Какие у тебя прогрессивные методы воспитания, Софи. Но это лишь подтверждает мою теорию о том, что с детьми мороки не оберешься.

Маффин слезла с высокого табурета, отряхнула свой черный модный шелковый спортивного покроя костюм и сунула ноги в мягкие серебристые сетчатые босоножки, которые скинула сразу, как только пришла.

Софи обожала иронический склад ума Маффин, но в душе была уверена, что та действительно терпеть не может детей и, вероятно, их у нее никогда не будет. Когда Софи поделилась с ней новостью о том, что помолвлена с Клодом, Маффин поняла, что та выбывает из борьбы за семейную империю. Обрадованная, она даже смирилась с ее презренным избранником. В свое время она позаботилась о том, чтобы сохранить в замороженном состоянии сперму ныне покойного мужа на тот случай, если все остальные методы борьбы за власть будут безуспешно исчерпаны.

— Только пусть ребенок от рождения будет уметь пользоваться туалетом, — с чувством произносила она.

Маффин была сейчас для Софи единственным источником информации об Уоллис Бэбкок, которая, сочтя оскорбительным ее решение выйти замуж за Клода, прекратила с ней всякие отношения. Что касается Маффин, то та жила в родовом особняке, соблюдая «большой стиль», и открыто стремилась «отбить» у свекрови. В Маффин был очень силен инстинкт самосохранения: Уоллис Бэбкок слыла женщиной властной, несмотря на физическую слабость, и Маффин дорожила тем, что между ней и свекровью сохраняется родственная привязанность.

— Ты собилаешься замуз? — дрожащим голосом спросил Олберт.

Софи убрала со лба малыша иссиня-черную прядь волос и поцеловала его в раскрасневшуюся щечку.