Джонатан Шилдс

Отель «Пиренейский»

Фон-Роме

1 апреля 1998.

Кей!

Простите, тысячу раз простите, десять тысяч раз простите, сто тысяч раз простите, миллион раз простите!

Кей, забудем, все, что было, забудем наши ссоры, наши попытки друг друга уязвить, нашу обидчивость и задиристость.

Предлагаю сложить оружие.

Вы упрекаете меня в высокомерии, но я не просто отношусь к Вам, как к равной, я преклоняюсь перед Вами, я сдаюсь, отбрасываю чрезмерную гордость и дурацкую спесь.

Признание уже готово сорваться с губ, но я медлю, Кей, я все еще боюсь. Боюсь Вашей реакции, боюсь вожделенной встречи, которую столько раз представлял себя в деталях.

И не решался назначить.

Для меня это будет встреча с самим собой, без фальши и притворства, без искусных масок и лживых речей.

Тысячу раз я мысленно задавал вопросы и сам же на них отвечал.

Тысячу раз я не смел задать их Вам.

Молчание — главная беда мужчин.

Я хочу излить Вам душу — и не могу…

Поговорим лучше о книге!

Спасибо за этот страшный подарок.

Вы не можете представить, как глубоко он меня задел.

Это было так сильно, так красиво, так больно! Как удар молнии, как пуля в висок! Любовь, скрытая от людских глаз. Тайна. Влечение плоти. Запретная страсть. А надо всем этим — жизнь, безразличная, безличная, и человеческая природа, ненасытная, первобытная, распутная… Она стремится все позабыть, покрыть пеленой беспамятства. И если время способно вылечить любую рану, то чего эти раны стоят, причем здесь, вообще, любовь?

Эта комната над отцовской лавкой…

«Там мы росли, и были неразлучны. Там мы были свободны, понимаете, свободны. Там, на третьем этаже, мы были предоставлены сами себе, и всегда соблюдали меру. С годами разница в возрасте сглаживалась. Мы понимали друг друга с полуслова, и это было кстати, мы одинаково страдали от вспышек отцовского гнева, которые весь день громовыми раскатами доносились из лавки».

Эту историю я мог бы рассказать по памяти.

Я мог бы сам написать эту книгу (хотя вряд ли у меня вышло бы так же талантливо, будем оценивать себя трезво…)

«Подобные вещи случаются как бы сами по себе, совершенно естественно. Задним числом, восстанавливая последовательность событий, понимаешь, что иначе и быть не могло.

Это продолжалось четыре года. Чуть больше четырех лет. И я нисколько этого не стыжусь. То были самые прекрасные годы моей жизни. Только тогда я, собственно, жил по-настоящему!»

Кей, мое сердце готово вырваться из груди, но по-прежнему требует: «Еще… Самую малость».

«Двое любящих, прожив много лет бок о бок и попритершись друг к другу, постепенно приходят к полнейшему, глубочайшему взаимопониманию, возникающему органически, неосознанно. Именно так и складываются счастливые пары… Мы были такой парой с самого начала, мы ладили так, будто у нас за плечами долгая совместная жизнь. Так оно, впрочем, и было…»

Я цитирую по памяти, воспроизвожу то, за что зацепилась моя память. Она более не отличает правду от вымысла… Она ничего не понимает.

Вы приложили раскаленное железо к моей кровоточащей ране, Вы взломали замок на моем измученном сердце, и я онемел, обессилел. Я все запустил: книжку, путешествия. Живу в четырех стенах с видом на горы, прекраснейшие горы в мире, а перед глазами — тонюсенькая книжечка, которую доставил мне в желтой сумке французский почтальон, не подозревая, что подкладывает бомбу…

Если Вы хотели мне отомстить, заставить сознаться в тщетности и бессмысленности прожитых лет, всех моих стремлений и свершений, сравнять меня с землей, растоптать ногами, то Вы достигли цели, Кей…

Признаю себя побежденным…

Джонатан

Кей Бартольди

«Дикие Пальмы»

Фекамп

26 апреля 1998.