В основе этого союза лежит особая политика государства, содержание которой можно свести к комплексу мероприятий частью ограничивающих развитие частной собственности, частью, добавим от себя, способствующих сохранению и расширению собственности общины в ее чистом виде (сюда можно отнести не только недвижимость, но также и денежные доходы государства - например, союзнический форос в Афинах). Что касается мер, направленных на ограничение частной собственности, то они могут быть двоякого рода, выражаясь либо в перераспределении части прибавочного продукта рабовладельческих хозяйств между всеми гражданами (литургии, налоги на собственность, конфискации и т.д.), либо в контроле за потреблением этого прибавочного продукта самими рабовладельцами (законы против роскоши). Меры этого последнего рода, хотя и содержали в себе значительный элемент демагогии, имели тем не менее немаловажное значение (особенно на ранних этапах формирования полиса), сдерживая рост частных состояний и способствуя установлению, если не действительного, то, по крайней мере, видимого равенства граждан.
В известной мере эти традиции уравнительности, справедливого дележа были унаследованы полисом от его исторической предшественницы - родо-племенной общины. Именно так, очевидно, следует понимать слова Маркса о сохранении гражданами полиса «естественно выросшей формы ассоциации». Вместе с тем, однако, полис нельзя рассматривать как простой слепок племенной общины, автоматически перенесенный в новые исторические условия. При наличии известного родового сходства между ними нельзя не заметить и резкого различия - различия между первобытной, еще не расчлененной на классы общиной и общиной эксплуататорской, имеющей к тому же форму государства. Преемственность, отмеченная Марксом, не исключает коренной ломки и перестройки всех основных институтов племенной общины, а также появления и совершенно новых, ей неизвестных учреждений при переходе на стадию города-государства. Так, законы против роскоши, являясь, несомненно, одним из древнейших полисных институтов, были совершенно неизвестны в эпоху господства родового строя. У современных отсталых народов большое богатство не считается чем-то предосудительным в том случае, если его рост сопровождается постоянными изъявлениями щедрости владельца по отношению к своим соседям и соплеменникам . Едва ли случайно также, что греческая традиция обычно связывает меры против роскоши и богатства с именами конкретных законодателей (Солона, Залевка, Периандра, Ликурга и т. д.) и, таким образом, дает им более или менее точную датировку. Очевидно именно законы такого рода представлялись историческому мышлению греков наиболее ярким свидетельством сознательного вмешательства законодателя в естественный процесс развития государства. Напротив, упоминания о законодательном учреждении литургий в традиции почти не встречаются. И это понятно: корни литургии уходят слишком глубоко в родовой строй, чтобы можно было проследить ее возникновение . Щедрость богача в угощении своих сородичей, а затем сограждан, в исполнении общественных повинностей казалась грекам делом само собой разумеющимся, данным от века.
Несомненно, однако, что сам принцип, лежащий в основе литургии, должен был претерпеть существенные изменения при переходе от общины к полису. Из моральной нормы он стал государственным законом . Оставляя в стороне гипертрофированные формы этого института в Афинах IV в., заметим, однако, что элементы систематизации в распределении повинностей между зажиточными гражданами должны были появиться уже на начальном этапе становления греческого города-государства. Достаточно вспомнить такие важные вехи в древнейшей истории Аттики, как установление системы навкрарий или солоновский ценз . Правда, на первых порах точная фиксация литургий диктовалась в основном интересами военного дела, однако, уже довольно рано мы сталкиваемся с попытками распространить те же принципы и на другие области государственной жизни, например, на организацию культа. |