Его акцент был трудноразличим. Вроде бы немножко ирландский – Корк или южный Керри, – но без шероховатости, с неизъяснимой гладкостью.

– Вот и отлично, – сказал Лэйси. – А вашему шоферу что-нибудь нужно?

– Вряд ли. Он привык заботиться о себе сам.

В расчете углядеть их машину Лэйси уставился в темень, но опять ничего не увидел и запер дверь. Его жена зазывала священников в подходящую комнату, но отец Манус настоял, что прекрасно чувствует себя на кухне.

– Мы смолоду обитали вокруг кухонного стола, – пояснил он. – Когда у нас в гостиной бывали посетители, я даже не знал, куда мне приcесть.

Лэйси проскользнул вперед, чтобы убрать гладильную доску из гостиной (вдруг гости остановят на ней свой выбор), а когда вернулся на кухню, жена уже кипятила чайник, расставляла на столе тарелки и резала сготовленный загодя фруктовый пирог. Гости сняли пиджаки, и Лэйси повесил их в сушилку. Они немного побеседовали об их пути из Рима. Говорил в основном Манус, двое его спутников молчали, если не считать благодарности Фаралдо хозяйке за чай с сахаром и молоком. Акцент у него был густой, ярко выраженный, а сам он улыбался. Ломтики пирога он уписывал, предварительно еще и намазывая их толстым слоем масла. Оскуро, напротив, изъяснялся жестами: пожатиями плеч, кивками и прочими движениями. Пирог он пожевывал вроде бы из вежливости – Лэйси сообразил, что к выпечке он, в общем-то, равнодушен. Лэйси уже вырисовался примерный портрет, как будет вести себя эта троица. Манус – эдакий свойский парень, обходительный, но сдержанный. Фаралдо умеренно-доброжелательный тихоня, кладезь знания; Оскуро холодный и бесстрастный скептик, более всего созвучный Фоме Неверующему, который не погнушается пытливо ощупать рану Христа, невзирая на боль, которую может вызвать у Спасителя такой поступок.

– Я, пожалуй, позвоню отцу Делани. Дам ему знать, что вы успешно добрались, – зашевелился Лэйси, но Манус упредительно выставил ладонь.

– Не надо себя утруждать, – заявил он.

– Он будет очень недоволен, – возразил Лэйси.

Приход был вотчиной отца Делани, который бы не потерпел, если б его оставили в неведении. Еще бы – ведь сюда приехали особы из Ватикана!

У отца Делани был суровый нрав. Прихожане это знали.

– В нужное время я объясню ему свои резоны. Не присядете ли вы с нами, мистер Лэйси?

Лэйси подчинился. Жена поставила перед ним дымящуюся кружку. Холодный чай остался остывать на каминной полке. При таком темпе весь их дом скоро будет заставлен кружками.

– Где ваша дочь? – осведомился Манус.

– Спит наверху, святой отец, – ответила миссис Лэйси. – Хотя я уверена, сейчас она наверняка проснулась. Если позволите, я приведу ее сюда.

Признаться, ее сильно обескуражило, что Анджела до сих пор не появилась. Суету, связанную с прибытием гостей, она должна была слышать. Вероятно, она схоронилась в своей комнате и слушала их разговоры. Звуки по дому гуляли свободно, и кто ведает, чего за годы успела понаслушаться в этих стенах их дочь, случайно или нарочно.

Именно поэтому ее родители научились заниматься любовью в тишине.

– Спасибо, не нужно, – произнес вдруг молчун Оскуро. – Думаю, мы захотим видеть ее позже, через минуту-другую.

Лэйси изумился тому, что у молодого священника развязался язык. Голос его был и не лишен приятности, но в нем чувствовался столь же яркий акцент, что и у Фаралдо. Что за национальность, непонятно. Оскуро – фамилия итальянская или испанская?

– Мы прибыли рано, руководствуясь опытом, – вымолвил Манус.

– Извините? – вырвалось у Лэйси.