Пятью минутами позже я, прихлебывая односолодовый виски, бреду назад к товарищам по команде. За толпой их не видно, зато очень слышно. Я различаю хохот Эриксона и ржание Блейка.

Последнего я избегаю, потому что он меня бесит. Может, это по-детски, но сегодня у меня всего одна цель – дотерпеть до конца. Я уже слышал, как он болтал что-то о том, чтобы после нашего вынужденного пребывания тут отправиться в бар. Ни за что. Как только будет произнесена последняя речь, я свалю.

– Эй, Весли. – Эриксон приветствует меня чувствительным шлепком по спине. – Нравится вечеринка?

Соврать иль не соврать? Вот в чем вопрос. Меня уже тошнит от постоянной лжи.

– Не особенно. Не в моем вкусе.

Эриксон округляет глаза.

– Ты холост, но тебе наплевать, что в зале полно богатых телок в облегающих платьях? Раньше я на таких мероприятиях не терял время зря. Семь лет назад увел домой пару близняшек, которые обрабатывали меня всю ночь напролет. – Он улыбается пьяной улыбкой. – Вот были времена…

Мой одноклубник прилично надрался – а сейчас всего десять часов. Он выглядит изнуренным, глаза налились.

– Ты в норме? – брякаю я. Если честно, с ним всю неделю творилось что-то не то. Не знаю, почему я понял это только сейчас.

– Конечно. Правда, жена утром сказала, что подает на развод, а потом забрала детей и свалила к сестре. Видимо, я опять пропустил консультацию у психолога. Вот ей и надоело терпеть.

Иисусе.

– Чувак, мне так жаль. Может, ей просто нужно время, чтобы привести мысли в порядок. – Так ведь утешают людей, чья жизнь пошла под откос? Я понятия не имею.

Эриксон пожимает плечом.

– Понимаешь, жить вот так… Тяжело. Но хватит о моей ерунде. Скажи, чем тебе не нравятся вечеринки?

– Не все вечеринки, – быстро говорю я. – А только такие. Сразу вспоминается детство. Моя мать тратила все свое время на планирование подобной херни. Видишь вон те цветы? – Я указываю на пышную композицию в центре. Цветов там миллион, и поскольку в Канаде февраль, их, должно быть, привезли из каких-нибудь тропиков. С потолка свисают гирлянды искусственных бабочек на невидимых лесках. – На украшение этого места потрачена уйма денег. Потому что те богачи, которые выложили по четыре куска, чтобы прийти сюда, ожидают, что будут ослеплены. Меня всегда удивляло, почему нельзя просто остаться дома и выписать чек, сидя в трусах. Большая часть этих денег пошла бы на настоящую благотворительность. Бум. Проблема сбора средств решена.

Эриксон запрокидывает голову и хохочет.

– Циничный ублюдок. Блядь, обожаю тебя. Но ты уже здесь, так что хорош стоять с таким видом, словно тебя душит галстук.

Я снова тяну за ебучую «бабочку», потому что она и впрямь как удавка.

– А на что вообще собираются деньги? – Я упустил эту важную информацию. А поскольку все подобные вечеринки выглядят одинаково, угадать по декору нельзя. Если только прием не устроен в поддержку искусственных бабочек или флористов.

– На исследования псориаза, – говорит Эриксон. – Очевидно, это настоящее зло.

– Что? – фыркаю я. – Кожной болезни? – Снова сканирую взглядом толпу, но вижу только безупречную кожу в глубоких вырезах декольте. Исследования, по ходу, оправдывают себя.

– Внимание. – Эриксон кивает на группу роскошных девчонок, идущих в нашу сторону сквозь толпу. – Ты одинок. Я, видимо, уже тоже. Чего бы не полюбоваться моделями. Все ради благого дела, угу?

Сделав большой глоток виски, я заставляю себя улыбнуться. А потом понимаю, что знаю одну из девиц.

– Кристина! Что, черт побери, ты тут делаешь? – Я знал ее в колледже – она встречалась с братом моего приятеля Касселя.