Я плетусь к холодильнику, беру йогурт и съедаю его. В последнее время на готовку нет сил.

Я выбрасываю стаканчик из-под йогурта в мусорку. Окидываю мысленным взглядом пустые часы впереди, и на сей раз неприятный внутренний зуд одолевает вялость. Я потеряю рассудок, если не выйду из дома прямо сейчас.

Схватив телефон, я засовываю его в карман. Потом нахожу куртку и надеваю шапку и шарф, чтобы Вес не взбесился, если вдруг увидит, что я вышел на холод.

Я даже не знаю, куда собираюсь, но в лифте меня озаряет: я отлучен от работы, но мне не запрещено приходить на каток. Это свободная страна. Я могу посмотреть, как мои парни играют, ведь так?

Дорога – поездка в метро, потом довольно долгая прогулка пешком – занимает у меня полчаса. Наконец-то увидев арену, я заставляю себя перестать кашлять. Не хочу хрипеть как чахоточный на трибуне. Я ненавижу этот омерзительный звук и то, как болят мускулы живота от уже привычных усилий по очищению легких.

Смех причиняет самую сильную боль. Хорошо, что я теперь почти не смеюсь.

Когда я наконец попадаю внутрь, то вижу, что игра уже началась. Что хорошо, потому что позволяет мне проскользнуть незамеченным. Я сажусь на самом верхнем ряду. Арена совсем небольшая – рассчитана всего на пару тысяч людей, – так что моих парней видно как на ладони. Но я чувствую себя странно, находясь так далеко от них во время игры. Я должен быть внизу, за скамейкой, где скачет туда-сюда голова Дэнтона, пока он разговаривает с командой и объявляет пятерки.

Мне не хватает ощущения вовлеченности. Я чувствую себя посторонним. Беспомощным чужаком. С моими защитниками теперь работает Жиль.

И, черт, работает хорошо. Парни теперь не тушуются и успевают отдавать передачи до того, как их окружат оппоненты. А мой вратарь выглядит бдительным и готовым. Его стойка стала намного расслабленнее, чем на моей последней игре. Он словно стряхнул с себя страх.

Силы команд примерно равны, и первый период заканчивается по нулям. Данлоп делает пару красивейших сэйвов, но ему не приходится особенно напрягаться. Пока.

Во втором периоде события развиваются жестче. Наши ребята несколько раз получают возможность пробить, но защита противника блокирует их. А потом нашему звездному форварду наконец удается положить шайбу в ворота, и на моем лице впервые за много недель расцветает улыбка.

По мере того, как игра накаляется, мои ладони сворачиваются в напряженные кулаки. Противник, ускорившись, снова и снова бросается на ворота. Данлопу приходится туго. Но он справляется с натиском, и я чуть не взрываюсь от гордости за него. Потом наш игрок отправляется на штрафную скамейку, и я на две минуты задерживаю дыхание, надеясь, что мой вратарь не развалится.

Но Данлоп стоит как скала. Дважды спасает ворота во время игры в меньшинстве. И держит оборону весь третий период.

Звучит финальный гудок. Благодаря Данлопу наше преимущество сохранилось, и я от облегчения обмякаю. Так здорово видеть, что они победили.

А потом… Счастье опять утекает. Отныне так происходит всегда.

Внизу Дэнтон и Жиль собирают ребят. Они – сгусток счастливой победы, хлопают друг друга по спинам, на вспотевших, раскрасневшихся лицах сияют улыбки. Глядя на них, я чувствую себя Скруджем, которому духи Рождества показывают сценки из его прежней жизни. Я должен стоять там, внизу, поздравлять ребят и хвалить за победу. Но вместо меня это делает другой человек. Тренер, с которым они стали выигрывать. Данлоп выглядит счастливее в тысячи раз, чем после наших с ним игр.

Нахера я пришел сюда? Худшая идея на свете.

Мне нужно уйти. Но трибуны уже опустели, а моя команда еще на льду. Поэтому, чтобы уйти незамеченным, я задерживаюсь еще на несколько ужасных минут и жду, когда они отправятся в душ.