Изменить размер шрифта - +
Журнал раскрывается, и Жозефина видит страницу с рекламой: «Филипс — это верное решение!». Она подскакивает на стуле, мышцы живота сжимаются, словно она получила удар под дых. Это невозможно. Она никогда не сможет. У меня не хватит смелости. Прошу Вас, дайте другой знак. Я не готова всю свою жизнь поставить на один бросок костей…

Вернулся муж. Интересный мужчина в темно-синем блейзере и в шейном платке в горошек. Выглядит явно моложе жены. В руке — маленькая сетка с продуктами, под мышкой спортивная газета.

— Ну, ты все купил? — скрипит старуха, поднимая голову от статьи.

— Да. Купил на вечер два эскалопа из индейки…

— Эскалопы из индейки! По-моему, это невкусно… По-моему, все невкусно. Лучше уж купить цыпленка или свиные отбивные…

— Ты хочешь сказать, свиные ребрышки! Ты же знаешь, я обожаю свиные ребрышки.

— Нет, никаких свиных ребрышек! Потому что ребра, это на один раз! А жареную свинину можно есть несколько дней! Гораздо выгоднее…

— Да, но ребрышки в томатном соусе — это такая вкуснятина!

— Это невыгодно, я же тебе сказала! А курицу или отбивные можно разделить на несколько раз!

Муж безнадежно закатывает глаза и подзывает официанта, махнув ему рукой с безупречным маникюром.

— Так что скажем детям по поводу Рождества? Я пойду схожу в туалет, а по дороге позвоню Жаку и скажу, что мы решили делать на Рождество…

— А ты что хочешь делать на Рождество? — спрашивает старик, вальяжным жестом разворачивая газету.

— Ну вот я тебя и спрашиваю… Я не люблю праздники, ты же знаешь…

— Сама решай. Мне совершенно все равно. Поговори с Жаком…

— Но мне же надо будет взять к себе мать, если Жак ее не заберет! А если я буду присматривать за матерью, мы не сможем поехать к детям…

«Боже милостивый, — думает Жозефина, — у этой бабки еще и мать жива! Неужто можно быть еще старее, чем эта старуха?! Сколько же они нынче вынуждены жить?»

— Ты сходил за рецептом для матери? — спрашивает старуха, ерзая на стуле, но не решаясь оставить мужа.

— Все я взял. «Прозак» утром и вечером и по четвертинке «лексомила» после каждой еды. Я проверил…

— А мне ты взял рецепт на «прозак»? Надеюсь, не забыл?

— Нет, нет, он мне все дал…

— Так что сказать Жаку?

— Что хочешь, то и скажи своему Жаку. Я уж и так покладистый, дальше некуда… Выдержанный скотч, пожалуйста, — обращается он к подошедшему официанту.

— Не слишком-то ты мне помогаешь… Сижу тут, жду битый час! — И, понижая голос: — Вон женщина за соседним столиком решила, что ты меня бросил! Очень приятно, скажу я тебе!

— Но в аптеке была очередь! Я стоял по крайней мере полчаса!

— Короче, сам понимаешь, как я могла после такого доверить ей сумки и уйти в туалет… Да, а с эскалопами из индейки я могу разогреть остатки вчерашнего шпината, — соображает она, вставая и поправляя пальто.

Официант поставил перед мужем стакан. Тот берет его, потряхивает, чтобы льдинки быстрее растаяли. Потом подносит стакан к губам, отхлебывает. Жесты его скупы и выверены годами. «Знак!», — молит Небеса Жозефина. Маленький, незаметный знак. Париж или Нанси? Нанси или Париж? Были бы у меня карты, я бы разложила пасьянс и задала вопрос. Мой любимый пасьянс, тот, что почти никогда не сходится и помогает мне решить самые непростые вопросы. Должна ли я остаться с Амбруазом? Почти уверена, что ответ будет — нет.

Быстрый переход