Вдруг от берега к нам белое пятнышко покатилось. Шхун-ка. Приплясывает на волне, в голубой воде отражается. Мачты все белые. Когда совсем подошла к нам, к её борту подбежали люди, сорвали с головы сомбреро и стали махать. А один мальчишка, весь чёрный, забрался на бак и кричит:

— Салюд, совьетико!

А сам приплясывает и рубашкой над головой, как флагом, размахивает.

Только вдруг на шхунке распахнулась дверь рубки и на порог вышел человек. Заспанный, заросший весь, даже мне видно, борода колючками. Подошёл он к рыбакам, одного тряхнул за плечо, на другого посмотрел исподлобья. А на негритёнка как прикрикнет и хлопнул ладонью о поручень. Хозяин!

Разошлись рыбаки по местам. Шхунка развернулась и стала уходить. Грустно, тихо. На волну приподнимается, словно оглядывается.

Долго сверху она мне виделась. И уже издали рассмотрел я, как над кормой вскинулись вверх несколько сомбреро. Обрадовался я. Значит, видят нас. Стал ещё крепче герб драить. Пусть ярче горит. Пусть на все океаны наши серп и молот светят!

«ГОВОРИТ КУБА ЛИБРЕ!»

На палубе появился наш радист Володя, посмотрел на всех и торжественно сказал:

— Скоро ждите важное сообщение!

Зашёл я в каюту, а тут из динамика как зазвенит чей-то голос по-испански:

— Говорит Куба либре! Говорит Куба либре! Свободная территория Америки!

И зарокотал «Марш 26 июля».

Я открыл дверь, чтобы всем было слышно. Но радио рокотало во всех каютах, и по судну словно шагали тысячи ног. И хотя я не понимал, о чём говорили, но чувствовал: Гавана недалеко.

Пароход шёл вдоль Америки, но шёл он уже под кубинский марш. Мы слушали радио. А Володя ходил радостный от каюты к каюте и тоже напевал «Смелее, кубинцы».

И ЕЩЁ ОДНО ОБЪЯВЛЕНИЕ

Перед закатом солнца радио снова заговорило Володиным голосом. На этот раз совсем торжественно:

— Внимание, внимание! Сегодня вечером мы подходим к Панамскому каналу. Это один из самых больших в мире каналов. Строили его пятьдесят лет. Шли сюда рабочие из разных стран, трудились за гроши. Индейцы и негры, итальянцы и французы, немцы и англичане… — Неожиданно Володя остановился, спросил кого-то: — Что-что?

В рубке был кто-то ещё. В микрофон вдруг откашлялся боцман.

— Все, в общем, вкалывали…

— Не вкалывали, а работали, — поправил Володя.

— Ну, не вкалывали, а работали, всё равно горб на чужого дядю гнули.

— Иваныч, в радиорубке не разговаривают, — с досадой сказал Володя и после паузы продолжал: — В болотах и тропических лесах строители погибали от лихорадки. От хищников и москитов. Пятьдесят лет пробивались они сквозь эти скалы…

— А говоришь, не вкалывали! — вмешался снова Иваныч. — Сам бы попробовал. Такую махину сработали! Ты вот не забудь сказать, что земля панамская, а канал прибрали к рукам американцы…

— Иваныч! — взорвался Володя. — Ты же не даёшь говорить!

— Так мы с тобой одно и то же говорим! Только я знаки препинания и ударения крепче ставлю.

Володя зашелестел бумагой и сказал:

— Объявление окончено. Вечером подходим к Панаме.

ПАНАМА

Поздно вечером на горизонте заколыхались голубые лучи. С каждым часом они становились ярче. Мы встали у борта и с волнением смотрели вперёд.

Перед нами была Центральная Америка! Панама!

Лица от неонового зарева стали у нас бледно-голубыми. Огни в городе мерцали, отражались в воде, и над видневшимися уже тропическими зарослями фосфорились звёзды и горела луна.