«Ага! Столько раз альбомы с фотографиями листал, сидя на ее коленях! Маленький был, а все помню».

Там была старая выцветшая фотография, где бабушка с дедушкой стояли на фоне высоких сосен в военной форме и строго, без улыбки смотрели в объектив. Дед в форме летчика, в реглане с кобурой пистолета на боку и немецким автоматом на груди. На обороте было: «Осень сорок третьего, партизанский лагерь». Бабка тогда говорила, что его вынесли из землянки, где лежали раненые, нарядили в форму и сфотографировали. На фото не было видно, что он стоял на одной ноге, слегка облокотившись о будущую жену, это бабушка потом рассказала правнуку, то есть мне.

— Хорошо. У меня есть выходные дни, навещу, — наконец определилась она.

— Спасибо. Я буду вам благодарен.

— Товарищ майор, пора, — негромко окликнул меня Степан.

Мельком глянув на часы, я галантно поцеловал молодую руку своей возможной бабушке и, отдав честь, направился к машине.

Но тут меня остановил вопрос:

— На кого я похожа?

Не оборачиваясь, ответил:

— На мою сестру.

Как только мы отъехали, неугомонный Микоян поинтересовался:

— Товарищ майор, вы ее знаете?

— Нет. Она напомнила одну мою хорошую знакомую. Обознался, бывает.

— А куда вы ее направили?

Я захохотал:

— К Лешке Суворову! Девка в меня явно влюбилась, пусть в двойника лучше влюбляется. Сама она не в моем вкусе.

Парни засмеялись. Шутка им понравилась, и они начали строить предположения, какое лицо будет у девушки, когда увидит раненого, к которому пришла.

На аэродром мы прибыли на час раньше, как и просили в штабе, поэтому, разгрузившись и отпустив машину обратно в полк, сели на чемоданы в тени кривой березы и стали с интересом осматриваться, разговаривая. Болтали, естественно, о небе, в частности о моем бое с немцами. Один из летчиков, младший лейтенант Морозов из эскадрильи Покрышкина, обломанной веточкой чертил схему, я изредка поправлял его, но в принципе парень рисовал верно. Он мысленно видел рисунок боя, поэтому особых ошибок не делал.

— О, еще одна машина! Вроде наша… точно, наша полуторка, из хозчасти, — прищурившись, воскликнул второй летчик, старшина Хлебников.

— Забыли что-то? — удивился ведомый.

— Похоже, что нет, — хмыкнул я, разглядев в кузове покачивающиеся летные фуражки. Кто бы там ни ехал, он был одет в такую же парадку, что и мы.

В машине сидели еще два летчика из нашего полка, Седой выделил в инструкторы. Оказалось, полк отвели от линии фронта. Причина проста, закончился моторесурс. Новые моторы ожидались только через неделю, вот двух свободных летчиков и отправили вслед за нами. И хотя полк отвели, восемь «Лавочкиных» продолжали охоту — их собрали по всем звеньям, это были те машины, что прибыли недавно взамен сбитых.

— Почему отвели? Не может быть, чтобы просто так? — подозрительно глянув на прибывших, поинтересовался я.

Вздохнув, капитан Евстигнеев объяснил:

— Быков чудом не разбился, на взлете заклинило мотор, рухнул на скалы. В госпиталь увезли в тяжелом состоянии. Комполка позвонил в штаб армии и устроил им там бучу, говорят, до самого командарма дошел. Вот нас и отвели. Там тоже не дураки, понимают, чем это все может кончиться.

— Я уже два дня твержу, что полк нужно отвести на пополнение и переформирование! Еще когда у тебя мотор заклинило в бою, это стало ясно.

— Теперь отвели.

— В разгар боев?! Мы там нужны, а теперь сидим прикованные к земле.

— Ха, уже не нужны. Сломали мы хребет немецким асам, — засмеялся вдруг Евстигнеев.