Изменить размер шрифта - +
Церковь дышит красотой – недаром же ее постоянно фотографируют курортники, а по воскресеньям на скамьях нет свободных мест.

– В обоих случаях – ничего серьезного. У Стар были отношения, свидания; в некий период она возвращалась домой только под утро – я видел.

– Путь стыда.

– Нет, стыда как раз не было. Ты ведь знаешь Стар – когда она чего стыдилась?

– Не знаю я ее. Похоже, не знал и раньше.

– Да ладно. Она прежняя девчонка. Та, что была твоей парой на выпускном – ну после девятого класса.

– Я писал Хэлу. Ее отцу.

– Он тебе отвечал?

– Да.

Минут десять прошло в молчании. Уок мучился вопросами, на которые не желал знать ответов. Отец Стар известен суровым нравом. В Монтане у него ранчо, многие акры земли. В Кейп Хейвен не ездит – боль слишком сильна. Внучку и внука никогда не видел.

– Сначала он посоветовал мне покончить самоубийством.

Уок вперил взгляд в стену. Фреска: сонм святых, суд, прощение.

– Я бы послушался, да он передумал. Решил, что смерть – это слишком легко. Прислал мне фотографию… – Винсент сглотнул. – Фотографию Сисси.

Солнечный луч ощупью подобрался к кафедре, остро высветил грань. Уок закрыл глаза.

– Ты в город уже выходил?

– Это чужой город.

– Освоишься.

– Надо будет заглянуть к Дженнингсу. Купить краску. Вроде теперь Эрни владеет магазином?

– Тебя это смущает? Я поговорю с ним.

В ту ночь Эрни вместе со всеми участвовал в поисках. Был первым, кто заметил поднятую руку Уока. Первым, кто бросился к нему. При виде мертвой девочки Эрни попятился, согнулся пополам, и его вырвало.

Со скамьи они поднялись одновременно. Вышли на воздух. Дорожка к обрыву заросла травой, памятники покосились. Внизу, в двухстах футах от Винсента и Уока, неистовствовал прибой.

Превозмогая головокружение, Уок заговорил:

– Я часто думаю про нашу четверку. Смотрю на местных ребят, на Дачесс и Робина – а вижу нас с тобой, Марту и Стар. Она знаешь что на днях сказала? Что на пятнадцать себя ощущает. Нам надо держаться вместе – мне, тебе и Стар. Может, мы всё вернем. Ну почти. Раньше было проще, раньше было…

– Послушай, Уок. Тебе, я смотрю, много чего мерещится насчет прошлого; ты, наверное, навоображал всякого… Так вот: я теперь другой человек.

– Почему ты после смерти матери отказывался от свиданий со мной?

Винсент все глядел вниз, на скалы и пену. Будто не слышал.

– Он мне писал. В смысле, Хэл. Каждый год. В день рождения Сисси.

– Тебе не следовало…

– Иногда письма были короткие. Типа, вот, ей бы сегодня исполнилось… Будто я без него не помню. А иногда – страниц по десять. Не одна брань, не думай. В нем – в старом Рэдли – что то тоже менялось; он мне внушал, что делать, убеждал, чтобы я к людям не лез, не тянул за собой на дно.

Вон оно что. Уоку то казалось, Винсентом движет инстинкт самосохранения… Теперь Винсент объяснил. Теперь понятно.

– Если исправить не можешь, если такого наворотил, что…

Они увидели траулер, «Путь Солнца». Уок знал и посудину, и команду. Синяя краска по ржавым бортам, обтекаемость линий, проволока и сталь. Идет без грохота и волну не поднимает, если не считать белых «усов» по обе стороны корпуса.

– Случается то, что должно случиться. На все свой резон, а болтовней ничего не изменишь.

Уоку хотелось знать, как Винсент провел эти тридцать лет, но шрамы на его запястьях предостерегали: не спрашивай, было еще хуже, чем тебе представляется.

На обратном пути молчали. Винсент норовил пройти переулками, глядел строго под ноги, ни разу головы не поднял.

Быстрый переход