— Как быстро все это кончится?
— Это зависит от того, собираешься ли ты признавать свою вину?
— Да, я виновен.
— С твоим послужным списком за девять последних лет мне удалось бы, я полагаю, убедить присяжных признать тебя невиновным. При условии, если мы сумеем избрать присяжных, которые ценят все то, что Лейтоны сделали для этого города.
Ален скрыл свое удивление и проснувшуюся надежду.
— Не надо ни трюков с присяжными, ни освобождения под залог.
— Однако вы изменились, — произнес Толливер с уважением. — Думается, к лучшему. — Он поднялся и взглянул на свои золотые часы. — У нас есть еще немного времени. Желаете сказать мне еще что-нибудь?
— Я сказал все, что хотел.
— Я тоже. — Адвокат бросил взгляд на дверь. — Если вы не возражаете, ваш отец хотел бы поговорить с вами.
Алену было не по себе.
— Отец здесь?
— Уже несколько часов. Нам не сказали точного времени вашего прибытия.
Ошеломленный, Ален проследил, как Толливер постучал в дверь.
Появившемуся охраннику адвокат объяснил, что сейчас приведет из приемной отца клиента и вернется сам.
Ален стоял у окна, когда открылась дверь. Он думал, что самым трудным было расставание с Надей, но, увидев отца, понял, что наступил не менее тяжелый момент. Отец был бледнее, чем Ален его помнил, волосы его истончились, и весь гордый облик как-то поблек.
— Сэр. — Это было его обычное обращение к отцу, к которому его приучила мать еще до поступления в детский сад.
Отец обычно не демонстрировал своих чувств, не сделал этого и сейчас, но взгляд показался Алену мягче обычного.
— Ты хорошо выглядишь, Георг.
— Вы тоже, сэр.
— Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. — Чисто гарвардское произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль — воспоминание о том, как его поддразнивала Надя.
— Да, сэр.
— Ты понимаешь, что у Грэма есть основания полагать, что он может добиться оправдания, если ты передумаешь?
— Я не передумаю.
Старик внимательно присмотрелся к нему, потом достал конверт из внутреннего кармана пиджака.
— Может, это повлияет на тебя.
Ален взял конверт, открыл его и извлек листок.
Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись заставила учащенно забиться его сердце — доктор Лоуэлл Эмхерст — человек, дававший ему транквилизаторы и убеждавший принимать их. В устах заведующего отделением это звучало как приказ.
Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.
— Письмо пришло вскоре после твоих «похорон», — сказал он. — Лоуэлл знал, что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.
Ален медленно вдохнул.
— Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль, что он умер.
Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.
— Спасибо, что дали его прочитать, — сказал Ален, протягивая письмо отцу, но тот покачал головой.
— Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не осудит тебя, если оно будет зачитано в суде.
Инстинкт подсказывал Алену, что отец прав. Первое, что пришло ему в голову, было: Надя… Свобода! Он держал в руках собственную свободу.
Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и унижение. Со всем этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под собственным именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку, о которой уже начал думать как о своей дочери. |