– Кипятка! – дала Марине пустое ведро старшая сестра.

Маринка выскочила на улицу. И увидела как три немецких танка ползут к палаткам. А за ними немцы в проклятых серо-зеленых мундирах. С закатанными рукавами.

Она уронила ведро и заскочила в палатку:

– Немцы!

– Еще скрепку, – буднично ответил Валера. – Ваньку в лес тащи.

– Что?

– БЕГОМ! – рявкнул на нее Валера. – Ваньку в руки и бегом!

Она выскочила из операционной.

Немцы были уже рядом.

– Мамочки! – Маринка взвизгнула и побежала туда, где оставила мальчишку.

Споткнувшись о растяжку палатки, она оглянулась. Головной танк переехал одну из палаток с ранеными.

Грохот. Взрывы. Огненные всплески. Люди, бегающие между всполохами. Падающие под огнем автоматов.

Зарычав как-то по-звериному, она на четвереньках быстро поползла к Ванютке. Ухнула танковое орудие. Где-то слева фукнул теплой волной снаряд.

Пожилой санитар, оттащивший Ванюшку из операционной, махнул Маринке рукой:

– Сюда! Сюда беги!

Она опять взвизгнула и под пулями, свистевшими вокруг, почти прыгнула в канаву, где лежали Ванечка и боец с винтовкой.

– Доча, ты беги с ним. Я прикрою…

Осколком ему срезало полголовы и теплой кровью плеснуло на телогрейку уснувшему в этом грохоте Ване.

'Горячий какой…' – подумала она, взяв мальчишку на руки. И побежала в лес.

Споткнувшись о корень, она упала, чудом вывернувшись, как кошка, чтобы не зашибить парнишку. И уронила его на себя.

Он приоткрыл измученные глазенки и пробормотал:

– Мама…

И снова закрыл глаза.

Она попыталась встать, но споткнулась о какую-то железку.

Кто-то дернул ее за штанину:

– Олег!! Ты?

– Я… Что с пацаном? Как мужики?

– Ранен. Живы.

– Как вы там говорили?

– Что?

– Оке… Океюшки?

– Олег…

– Беги!

Таругин, тяжело дыша, приспособился к пулемету. Вовремя его вынесли подышать. Ой, вовремя. Положили, так сказать, на травку отдохнуть… Пулеметчика из взвода охраны накрыло сразу. Только что с ним курили. В кулак. Чтобы врач не видел…

Два диска, а ты, Олег, один. А немцев считать не будем.

Суки!

Идут и стреляют по палаткам. Терпи… Терпи, Олег, зубы сожми, а терпи. Пусть Маринка с мальцом дальше уйдут. Мужики – кто там сейчас умирает – простите!

Ух ты! Валерка то еще жив! Выскочил из операционной!

Валерка, шатаясь от усталости и боли, заканчивал операцию, когда в палатку заскочил немец и крикнул:

– Halt! Hende hoh!

Валерка, не глядя, махнул скальпелем и попал, аккурат, по глазам гитлеровца.

Тот вскрикнул, заваливаясь на пол.

– Ножницы… Готово. – Он отстригнул суровую нить, завязал узел рядом с кровавым швом, и про себя отметил: 'Смотреть в первую очередь'

А потом снял повязку и, опершись на костыль, подхватил автомат зажавшего лицо и воющего от ужаса и боли немца.

В первого пробегавшего мимо фрица он выстрелил еще из тамбура палатки:

– Как вы мне надоели все… – проворчал он. И успел выстрелить еще в одного, стоявшего на фоне сгорающего отделения лежачих. Улыбающегося под их нечеловеческие крики.

Танк рывком продернул несколько метров, размазывая то, что секунду назад было человеком.

Таругин зажмурился.

Немецкий танк крутанулся по Валерке и снес своей тушей операционную.

Кровь потекла из прикушенной губы.

Терпи, тварь! Терпи!

'Пусть девка с мальцом уйдут подальше… Да что ж так спина-то болит… Вдохнуть не можно… Не могу больше!'

Короткая очередь сняла пробегающего между сгорающих палаток немца.