То есть текст до боли «спецам» знакомый — и спрашивающим и медицинским, что смею думать при консульстве были.

Оно конечно. И перестройка уже началась. И все такое, но послушали его, и — готово дело. Диагноз то есть. Шизофрения.

Как уж там дальше события развивались — история умалчивает. Только на пароход бойца нашего не вернули, другим путем в Союз переправили.

Больше мы про судьбу его, да в общем-то, и начпо нашего, не слышали.

Лет пять.

А лет эдак через пять или больше — за временем не помню точно — кладет мне начальник кадров бригады на стол письмо. Мол, обратился к нам и т. д и т. п. господин (уж 90-е на дворе были) Иванов с просьбой… В связи с чем просим направить на него характеристику…

Начальник кадров не виноват, конечно. Но убегал он от меня быстро. А характеристику я сам написал. Постарался пообразнее, впрочем, без особого фанатизма в употреблении ненормативной лексики.

На этом наши взаимоотношения закончились… я надеюсь. Только вот когда вести по телевизору из Чувашии — у меня напрягается все… Вдруг знакомую фамилию услышу? В роли борца за светлое капиталистическое будущее, пострадавшего от гнусных сатрапов коммунизма… не дай бог такого.

Шизофрения… Как и было сказано.

Не вызовут…

Не вызовут…

Нет.

Не так.

Сначала — как будто кто-то там, наверху, веселый и улыбающийся — конечно улыбающийся — макает кисточку в желтую краску и слегка проводит по ней пальцем.

А здесь -

Здесь — мелкие желтые брызги вдруг вспыхивают в ярко-зеленой еще листве.

И — будто кипятком по нервам — каждое новое желтое пятно… шорох первых опавших вдоль бордюра… первые порывы ветра…

Ветер.

Он будет дуть теперь и дуть, раскачивая ветви и обрывая золото…

И с каждым его порывом, с каждой метнувшейся за окном изломанной тенью ветки, снова и снова в сердце будет нарастать мутная глухая тоска.

Но -

Не вызовут…

А по ночам все труднее и труднее будет успокоить этот глупый комок слева в груди.

Он не понимает, что -

Не вызовут.

Он — там.

Он слышит в шорохах за окном городской квартиры — Посвистывание ветра в неплотно задраенном иллюминаторе…

Стук — отдающийся вдруг дрожью в корпусе корабля — якорь-цепи по палубе…

Не ты.

Он,

Он не понимает, что —

Все кончилось.

Десять лет назад кончилось.

Он все еще сомневается -

Не сорвет ли? Держит ли якорь?

Свист ветра — стук якорь-цепи — … нет.

Сегодня не сорвет.

Мостик.

Надо позвонить на мостик.

К телефону -

Нет.

Это не ты.

Это он.

А телефон — молчит… Уже столько лет.

По главной базе не объявлена штормовая готовность.

Ветер.

Нет.

Не так.

Не вызовут. Не вызовут по штормовой.

А этот глупый.

Он привык за почти двадцать лет -

Если ветер — надо идти.

Там, где-то там рвет с якоря корабли. Надо штормовать.

Где-то — бьет с размаху об стенку и рвет швартовы.

Он привык — надо штормовать.

Это не страшно, если рвется сорокамиллиметровый стальной, он не убьет…

Хуже, когда рвется капрон — он как резина — и если не уйти — как резинка может смять, сбить, порвать и железо — и человека.