Йель махнул им рукой, взял себе пиво и исчез в спальне, чтобы собраться в дорогу. Он не сразу обратил внимание на кровать: Чарли выложил драже «M&M’s» в виде слова «ПРОСТИ». Букву «П» – из коричневых, «O» – из жёлтых и так далее. Йель усмехнулся и съел три оранжевых драже из буквы «И». Извинения Чарли всегда отличались оригинальностью и вкусом. Самое большее, на что был способен Йель, это жалкая записка.

Йель возился со свитерами, когда его позвала в гостиную Глория. Глория была миниатюрной лесбиянкой с пирсингом вдоль мочек обеих ушей. Она протянула ему старый выпуск газеты, с фотографиями накачанных красавцев, рекламировавших бар, видеопрокат или эскорт.

– Пролистай, – сказала она. – Скажи, когда увидишь женщину. Или, если уж на то пошло, кого либо, кроме белых молодых парней.

В разделе рекламы Йелю не улыбнулась удача. Но на фотографии хэллоуинской вечеринки в Берлине он увидел двух трансвеститов.

– Не думаю, что это считается, – сказала она.

– Слушайте, – сказал Чарли, заводясь. – В рекламе больше всего картинок, как ни крути, и мы не можем просить купальню показывать – что? Уборщицу?

– Ну да, – сказал Рафаэль, – но «Прожженные»…

Слова повисли в воздухе.

«Прожженные» – это была новая газета, основанная тремя сотрудницами, ушедшими от Чарли в прошлом году, негодуя, что «Чикаго во весь голос» отводит лесбийским темам лишь четыре последних полосы, выделяя их цветом. Йель вынужден был согласиться – это казалось старомодным, как и розовые заголовки – тем не менее, лесбиянок, оставшихся с Чарли, устраивал такой формат, в обмен на редакционный контроль. Новая газета выглядела дешево и имела небольшой охват, но Чарли все равно сделал ответный шаг. Фото с тех же вечеринок, но более активная позиция, больше редакционных статей, театральных и кинообзоров.

– У «Прожженных», – сказал Чарли, – нет такой проблемы, потому что они не могут продать рекламу, чтобы держаться на плаву.

Йель взял горсть крекеров из пакета на столике, и Рафаэль покорно кивнул. После того, как уволились те три сотрудницы, его назначили главредом, но он еще не научился повышать голос на Чарли, и это портило дело. Забавно, что при этом Рафаэль не отличался скромностью. О нем было известно, что, сильно напившись, он мог запросто укусить вас за лицо. Он начинал как обозреватель ночной жизни – молодой и миловидный, с пышной шевелюрой, он работал танцором, однако показал себя превосходным редактором, и, несмотря на его почтительность к Чарли и сокращение штата, газета переживала сейчас свои лучшие времена. И самые хипповые.

Йель сказал с набитым ртом:

– Глория, я почти никогда не вижу на полосах фотографий из лесбийских баров. Может, добавишь материала по этой теме?

– Мы не настолько любим позировать, как вы, ребята! – сказала она, а когда Чарли всплеснул руками в раздражении, рассмеялась.

– Вот что я тебе скажу, – сказал Чарли. – Мы сделаем новую рекламу моего турагентства на четверть полосы и дадим фото с двумя женщинами. Пусть шагают с одним чемоданом на двоих, что то вроде того.

Глория довольно кивнула и сказала Йелю:

– На него трудно долго злиться, ты знаешь.

– И так всю жизнь.

Йель умудрился вернуться в спальню и закончить сборы. Он взял голубые топсайдеры Нико на удачу.