— Ты, Юрка, тоже совсем белый стал, — сказал Федор, — вроде бы рановато.

— Значит, жизнь веселая.

— С семьей прежней не живешь?

— Нет.

— Все как перекати-поле. Да и я сам к берегу никак не прибьюсь. Болтаюсь взад-вперед и старуху с дочкой за собой таскаю. Ну ладно, это присказка. Главное, теперь ты понял, почему я тебя сюда позвал. Когда я на труп наткнулся, хотел с перепугу всю семью на материк отправить, потом передумал — слишком много шума. Тут как раз катер почту доставил, я тебе сразу письмо черкнул.

Федор Щербина, старый друг отца Некрасова, рассказывал не спеша, держа перед собой мундштук с потухшей сигаретой.

В июле прошлого года на острове появились трое незнакомых Федору людей. Они приплыли на рыбацком баркасе, который поставили на якоре в одной из бухт, и там же, на берегу, разбили палатку. Двое из гостей пришли знакомиться уже на следующий день.

— Которого помоложе, звали Валентин. Высокий, смуглый, сразу видно — не из наших краев. Второй примерно моего возраста. Солидный такой, назвался Григорием Павловичем. Принесли с собой литр водки. Выпили. Тепло было, мы под навесом сидели. Рассказывали, что приехали отдохнуть, половить рыбу. Кроме того, мол, Григорий Павлович журналист, пишет книгу о войне, хочет пощупать своими руками здешние камни, посмотреть на следы войны. Ну, поговорили и разошлись. Остров известный, здесь шли сильные бои в сорок втором и сорок четвертом году. Я им молока с собой дал, хлеба свежего — бабка сама его печет. Они мне сигарет оставили пачек пять, ну, в общем, довольные расстались. А я тем более — живешь, как бирюк, никого не видишь. Немного позже познакомился и с третьим из их компании. Звали его Руслан, или, может, кличка, я так и не понял. Руки татуированные и по манерам видно, что из блатных. Ну и хрен с ним, мало ли в наших краях какого народа! Они своими делами занимаются, а у меня маяк и все остальное хозяйство. Почти месяц на острове прожили. Валентин часто ко мне приходил, вернее, к Ольге. Потом вдруг пропала компания. Снялись в один день и исчезли. Я даже обиделся, мол, кто-кто, а Валентин мог бы и попрощаться.

Щербина выбил мундштук о край доски. Крупная серая лайка у ног Федора встрепенулась, завертела головой.

— Лежи, Саян! Ну вот, когда они исчезли, Ольга моя сильно переживала. Из-за этого даже на материк раньше уехала, не стала дожидаться окончания навигации. Она Валентина и после продолжала разыскивать, только хорошего ничего не получилось. Однажды, уже зимой, загорелся у меня ночью сарай. В основном я там рухлядь старую хранил. Ну, сгорел и сгорел, черт с ним, но на этом дело не кончилось. Я зимой в порту вроде сторожа числюсь, и вот через день после пожара раздается звонок. Вежливый такой голос советует, чтобы дочь больше не искала Валентина, мол, у него семья, не надо ее разрушать. И вообще, лучше всего не совать свой нос никуда. Сегодня, мол, сарай, а завтра дом сгорит или с внуком несчастье случится. Я понял, что угроза не пустая. Может, и не в семье Валентиновой дело, а другие какие-то причины, но рассказал я Ольге про звонок. Она пообещала Валентина больше не искать. Прошло время. В мае перекочевали опять всей семьей на остров. И вот недавно, когда полез от нечего делать в старую галерею, наткнулся на труп.

— Валентин? — спросил Некрасов.

— Он самый. Зря его, значит, Оля искала. Так бедолага на Последнем и остался.

— Ты своим рассказал?

— Нет, что ты! Поэтому и тебя вызвал, вместе прикинуть, как дальше быть.

Люди появились на острове в сорок втором году. Никому не нужный, забытый клочок суши оказался на пути морских конвоев из Англии в Архангельск.