Оба позорно именовали гальюн уборной, расстояние измеряли в километрах, а не в милях, как это делают на флотах всего мира, и при этом делали умный вид. Из обрывков и недомолвок, Пашка вскоре понял, что оба сухопутных моряка принадлежат к ведомству Берии. Во всяком случае, между собой они часто повторяли: «Лаврентий, Лаврентий сказал…» Понял он еще, что на острове энкаведэшники что-то спрятали, потому что услышал и такую фразу: «С валютой ничего не случится, пусть хоть сто лет лежит». Ящиков с ценностями, судя по их недомолвкам, было три, и оба были обеспокоены, чтобы не ошибиться в нанесении, их координат на карту.

Павел Григорьевич Бородин рассказывал не спеша, делая паузы, подолгу вертя перед глазами потухшую сигарету.

— Время прошло, я демобилизовался. Конечно, любопытство иногда заедало, вот бы поискать, что они там прятали, но с МГБ шутки хреновые, лучше ничего не помнить. Уже в восьмидесятых годах, когда эта чертова перестройка началась, приехал как-то в Москву, и свел меня случай со старым приятелем. Он в свое время имел отношение к ведомству Берии. Выпили мы, я и рассказал про тот рейс. Приятель подтвердил, что это вполне могли быть люди Лаврентия. Берия тогда активно готовился к захвату власти и, по слухам, создавал тайники на случай провала. Вполне возможно, что на острове и был один из таких тайников. Ну, поговорили и расстались, приятель всерьез к моему рассказу не отнесся, а у меня из башки никак этот остров не выходил. Начал потихоньку прикидывать, как и что, карты морские достал, с грамотными людьми посоветовались. Да и сам я вроде не новичок, пять с половиной лет на флоте оттрубил. Дело упиралось в деньги, и сумма на расходы получалась внушительная: билеты на самолет, палатки, харчи, снаряжение; и самое главное — купить катер или большую рыбачью лодку. И дернул меня черт с зятьком своим непутевым поделиться — он как раз тогда из тюрьмы в очередной раз вышел. Ну, Игорек сразу загорелся, планы начал строить, ему, ясное дело, лишь бы не работать. Привлек в компанию еще одного приятеля…

— Валентина? — спросил Некрасов.

— Ага. Они когда-то вместе сидели. Правда, потом Валентин с воровством завязал. По шабашкам шатался, а последние годы в Якутии подрабатывал — деньги у него водились. Он сразу согласился, жил один, ни детей ни плетей — ему все равно куда ехать. Ну вот, значит, прилетели мы втроем на побережье, начали искать посудину. Купили кое-как за две цены рыбачий баркас, а тут непогода. В общем, только через две недели до острова добрались. Разбили его на квадраты и давай шарить по всем щелям, как тараканы. Честно говоря, я в успех особенно не верил, но первый ящик мы нашли уже дней через восемь. Валентин его обнаружил в колодце под взорванной башней, немного камнями присыпан был. Внутри ящика саквояж кожаный, а в нем деньги триста тысяч, пакет с золотыми монетами, а немного позже, когда перетряхивали саквояж, нашли чек на две тысячи фунтов стерлингов. Как мы поняли, один из банков Англии.

Добыча оказалась скуднее, чем мы ожидали. Видимо, все три ящика спрятали в разных местах, и было еще неизвестно, удастся ли найти остальные. Пачки сторублевок выпуска сорок седьмого года уже давно не имели никакой ценности, с чеком тоже дело казалось ненадежным — поди выберись за границу, да как тебя еще в этом банке встретят! Может, там еще какие документы или шифр специальный нужен. Оставались три десятка золотых монет — как раз по десять штук на брата. А насчет чека Валентин пообещал заняться сам, через своих приятелей на прииске.

Из-за чека и произошла первая стычка между Игорем Руслаковым и Валентином. Друг другу они не доверяли. За месяц пребывания на острове от былой их дружбы мало что осталось. Валентин откровенно презирал приятеля за лень и хвастливость. Руслакова такое отношение бесило.