— Ну, черти! — Люба тоже смеется, захлопывает блокнот и, расталкивая всех, садится в кружок. — Ох, и варево! — она, морщась, отхлебывает из ложки и качает головой. — Автомобиль ты, Федя, лучше водишь. В общем, с должности повара я тебя снимаю, нет возражений?

— Нет!

Кажется, инцидент с продуктами исчерпан.

Глава 6

С Иваном Михайловичем изъявил желание лично переговорить Кирилов. Встреча состоялась у обломков саманного сарая. Мы опасались, что главарь подошлет вместо себя кого-нибудь другого и попытается убить Башлыкова. Но Прямухин подтвердил, что человек, шагающий к нам, — Кирилов, и тогда навстречу ему вышел начальник милиции.

Кирилову лет сорок. Плотный, невысокого роста, он затянут в офицерский френч с портупеей. Кобура расстегнута, оружия в ней нет. Личность его нам незнакома, хотя «своих» главарей мы знаем почти всех. Этот пришел, по-видимому, из других мест, возможно, с Тамбовщины.

Беседа длилась недолго, кивнув друг другу, оба молча разошлись. До мельницы ближе, и Башлыков возвратился первым. Кирилов обернулся и прибавил шагу. Боится, гад, что между лопаток засветят. Стоило бы!

Башлыков приказал мне привести из подвала Прямухина. Когда я, доставив подполковника, собирался уйти, Иван Михайлович сделал знак, чтобы я остался.

— Знаешь, что Кирилов предложил? — помолчав, спросил он Прямухина.

— Знаю, — усмехнулся подполковник, — отпустить меня, и тогда он оставит вас в покое. Кстати, давайте так и сделаем! Конечно, Кирилов может и обмануть, но даю честное слово, что если вы меня освободите, я уведу отсюда весь отряд.

Прямухин, морщась, пошевелил связанными за спиной руками.

— Руки я тебе пока развязывать не буду, — сказал Башлыков, — а предложил Кирилов вот что, — он наклонился к подполковнику ближе, — пристрелить тебя, а тело им отдать. За этот пустяк клянутся сразу исчезнуть. Вот как ты им нужен!

— Врешь, — спокойно отозвался Прямухин.

— Стар я врать. Сорок семь в мае стукнет. Видно, не надеются живым тебя отбить и оставлять тоже боятся. Понимают, что в любой момент наши нагрянут, а ты им, как кость в горле. Почему так, а?

Подполковник промолчал, только еще сильнее задвигал связанными руками.

— Тогда я тебе объясню, — тихо проговорил Иван Михайлович, — слишком много ты знаешь. Я сначала думал, дело в тебе одном, мол, подполковник все же, не маленький чин, поэтому и рвутся освободить. А им твои секреты дороже, чем ты сам. Кому только «им»? Дело, наверное, даже не в Кирилове. Он пешка, исполнитель. Я повадки этих молодцов знаю — наскочить из-за угла, сжечь, порубать, и дай бог ноги! А тут двое суток вокруг нас вертятся, лбы под пули подставляют, а не уходят!

— Ну и что вы решили?

— Принять условия.

Прямухин, никак не реагируя на слова Ивана Михайловича, снова пошевелил связанными руками и, морщась, чертыхнулся.

— Скрутили, как барана, и откровенничать пытаетесь. Не надейтесь, не отпустит вас Кирилов. Кто ему даст гарантии, что вы из меня все не вытрясли?

— И это правда. Но мне кажется, он верит в вашу стойкость, — усмехнулся Иван Михайлович, — по крайней мере, появится какой-то шанс спасти ребят, и поверь, их жизни мне дороже всех твоих секретов.

— Ох, Башлыков, Башлыков, — засмеялся Прямухин, — одно удовольствие с тобой беседовать. Прямо в лоб правду-матку режешь. Ну, валяй, доставай свой маузер и кончай дело!

— Не жалко?

— Кого?

— Да себя самого. Прихлопнем тебя как злейшего врага Советской власти, заберут соратники твое бренное тело, вздохнут с облегчением и зароют где-нибудь в лесу — вечный покой воину Христову!

— Как не жалко, — в тон ему отозвался Прямухин, — шесть лет отвоевал, жив остался, а в этом сарае тем более загибаться неохота.