Я молча смотрю на него, и он вновь вскидывает голову, на этот раз уже с вызовом.

— Чеченцы пришли к нам на помощь во время первой войны, когда вы, русские отказались от нас. От нас все отвернулись, все бросили… А они помогли… Как я должен был поступить потом, когда им самим нужна была помощь? Как, скажи?

Теперь опускать глаза приходится мне. Да, я очень хорошо его сейчас понимаю, слишком хорошо… Я помню ту, первую войну, помню, как это было…

Тяжелая рука ложится мне на плечо.

— Эта война в Чечне, она была неправильная, понимаешь. Не такая, как сейчас. Она была никому не нужна. Ее затеяли ублюдки, чтобы нахапать денег. А у обычных людей просто не было выбора… Ведь ни ты, ни я, ни чеченцы, никогда не хотели стрелять друг в друга, нас всех тогда просто подставили… А сейчас все по-другому… Совсем по-другому… И теперь мы с тобой в одном окопе, русский, ведь правда?

— Правда, — еле выталкиваю я из пересохшего горла.

— Я рад этому, — серьезно глянув мне в глаза говорит он, еще раз хлопает по плечу и исчезает в конце темного пыльного коридора.

Я остаюсь один, наедине с роящимися внутри, разрывающими мозг и сердце на части противоречивыми чувствами и мыслями. Я уже ничего не знаю, ни в чем не уверен, и ничего не могу понять… Надо же, оказывается этот смертный бой мне придется принимать плечом к плечу с теми, кто совсем недавно стрелял по русским солдатам в Чечне… С теми, кто если разобраться, были моими врагами… Или не были? Но они воевали против моей страны… или не против страны? А против кого? Против федералов? Кто это такие, федералы? Что за бездушное расплывчатое понятие? Какой они нации? За что сражаются? Тьфу, я полностью запутался. Одно лишь я осознавал точно, был уверен в этом на сто процентов. Кем бы ни были в прошлом эти люди, что бы ни делали, сегодня я буду с ними до конца. Упрусь здесь насмерть и буду драться. Рядом с Сосланом, что жег наши танки в Грозном, рядом с Русланом, уже понятно где изучавшим тактику уличного боя, рядом с заносчивым мальчишкой Артуром и седым мудрым Асланом… Мы все будем драться, а значит, они не пройдут. Плевать на все остальное, но здесь и сейчас они не пройдут!

Я оглянулся в надежде увидеть своих новых товарищей, но, увы, короткий закуток кухонного коридора выгибался дальше вполне приличным углом, за которым ни Руслана, ни Артура видно не было. Зато в кухонное окно я вдруг увидел того самого Сослана, записного гранатометчика с солидным боевым опытом. Он выбрал себе позицию, как раз в моем секторе, только не в доме, а прямо на улице в заваленном горой щебня канализационном колодце. Сейчас ополченец сидел на его краю, свесив ноги вниз в черную темноту и неспешно заряжал в гранатомет какой-то необычной формы выстрел. С армейских времен я привык к конусовидной форме гранаты для РПГ и теперь с удивлением рассматривал двугорбый набалдашник нового для меня чуда техники. Наверное, это и был тот самый пресловутый «карандаш» о котором толковал мне Руслан. Смотрелся выстрел, надо сказать, как-то совсем несерьезно. Раньше граната была внешне куда объемнее, увесистее, значительнее, что ли… Не то что этот обрубок… Зато сам гранатометчик выглядел хоть куда, вот прямо бери и снимай с него сейчас учебный фильм для новобранцев. Движения скупые и точные, выверенные до миллиметра, сразу чувствуется, что подобную работу он уже проделывал тысячи раз. Лицо спокойное, отрешенное… Ну ни дать, ни взять, мастер-токарь подходящий в очередной раз к станку, чтобы выточить невероятно сложную деталь. Эх, мне бы хоть половину его спокойствия…

Чего не хватало, того не хватало… Оно и неудивительно первый бой все-таки, и не начавшийся сдурма в горячке с неожиданного обстрела, или вражеского налета, а вот такой, с предварительным ожиданием, когда есть время детально продумать все предстоящее, успеть сто раз пожалеть, что вообще во все это ввязался, да оплакать заранее себя грешного.