– Понятия не имею. Сдаюсь.

Уиллокс доверительно подалась вперед:

– Там никого нет.

Дэвид смешливо хмыкнул:

– Как так?

– А вот эдак и вот так! О Гэ. В смысле «О господи!». Джордж говорит: «Ну вот и приехали», а ответа нет. Он оборачивается, и только глазами – блым-блым-блым! Заднее сиденье пустое. Он выпрыгивает из машины, распахивает для проверки заднюю дверцу: ни-ко-го. – Довольная произведенным эффектом, буфетчица откинулась на спинку стула, победно скрестив руки на своем арбузном бюсте. – Ну, что скажешь? Разве не блеск?

– Да блеск, только… Ты же, видимо, понимаешь, что это классический ОЗэЗэ?

– ОЗэЗэ? ЧеЗэХэ? В смысле, что за херня?

– ОЗэЗэ означает «О знакомом знакомого». Типа «вот такая вот хрень случилась со мной. Вообще-то не со мной, а с моим другом… А если точнее, то не с другом, а знакомым моего друга. Но это абсолютная правда и…» И тэ дэ и тэ пэ. Так можно придавать рассказу достоверность, не неся за него при этом ответственности.

– Усекла, – сказала Талья. – Хотя, как я сказала, эта история на деле случилась с Джорджем. Во всяком случае, он так говорит.

– Но я-то Джорджа не знаю, – заметил Дэвид, – так что… Для меня это звучит как «знакомый знакомого». ЗэЗэ.

Талья, взвесив сказанное, озорно улыбнулась (лет тридцать с плеч долой):

– Теперь я вижу, чем ты занимаешься в свободное от кофейка время, умник-баловник! За то тебя, наверно, баксами и осыпают.

Писатель, надув щеки, развел руки в комичном жесте рыбака: мол, вот как я крут:

– Гений, одно слово.

– Уж куда с добром! Так чего б тебе не прихватить свой умище домой и не заняться действительно работой?

– Дельный совет, как всегда, – усмехнулся писатель.

– Ну а то! Вот такая я вся из себя, блин, мудрая. А теперь давай, стартуй. Мне проще подворовывать коврижки, когда рядом один только Дилан.

Уже открывая дверь, Дэвид обернулся.

– Таль, – сказал он неуверенно, – а… роман твой как?

– Хочешь мне помочь его запалить? Так давай, спички найдутся.

– Я как бы не спец, но… Если ты не против, чтобы я на него как-нибудь взглянул… Было бы приятно. Нет, правда.

Талья моргнула с трогательным изумлением. Тут уже не просто тридцать лет долой: на писатели смотрела, можно сказать, пятнадцатилетняя девчонка.

– Ой, Дэвид… Это было бы так круто! – ответила она. – Я тебе прямо сегодня, как доберусь домой, скину его по мейлу. Там, понятно, еще черт ногу сломит, но… Для меня это знаешь как много значит. Просто отпад!

– Единственно, правда, не берусь с гарантией сказать, когда выдам тебе результат.

– Да я что, не понимаю, что ли! И доставать тебя насчет него не буду, обещаю. Дэвид, ты такая лапа, такая душка! Спасибо тебе!

Он, чувствуя себя нелепо, кивнул:

– Друзья они на то и друзья.

Домой литератор шел со смутной мыслью, что о своем широком жесте ему так или иначе придется пожалеть, но при этом внушал себе, что, как ни крути, а за участие к себе приходится платить. Ведь он все-таки обязан Талье за то, что она чутко подхватывает его настроение. Брал свое и невидимый гаер, дающий о себе знать эдаким зудом в трудноопределимой части ума – где-то сзади, откуда исходят идеи (в том случае, когда они удосуживаются туда являться).

Дома писатель поднялся прямиком в спальню, оборудованную под кабинет.