– Но ты же сам привел слова Билла, что они, скорее всего, особо не почешутся.

Я пожал плечами. Да, я это сказал, и Билл это сказал, и неизвестно, что к этому можно прибавить.

Когда мы сворачивали в проулок, которым обычно срезали путь домой, откуда-то спереди послышался звук, от которого у меня по спине пробежал холодок. Это был натужный крик, выдающий муку и неотложную нужду в помощи. Фонари здесь горели тускло, через один, и невозможно было разобрать, что именно там происходит.

Мы припустили на шум. Постепенно стало ясно, что шумит кто-то стоящий посередине проулка. Женщина, немолодая. Стоит и вопит вроде как на кирпичную стену по ту сторону улочки.

С удивлением я узнал в ней Лидию. Тело ее было напружинено, а руки притиснуты к бокам, словно в противоборстве с кем-то незримым. Я ее такой еще никогда не видел.

Последние метры я преодолевал осторожно, по дуге, чтобы приблизиться спереди и дать ей возможность разглядеть, кто именно приближается.

– Лидия? – позвал я женщину.

Свой ор она прервала внезапно, как по нажатию кнопки на телевизорном пульте, но поза ее осталась прежней – застывший столбик с натянутыми жилами и веревками исхудалых мышц.

– Лид, – снова позвал я. – Это я, Джон.

Она медленно повернула голову и смотрела на меня широко, кругло:

– Это ты?

– Я, Лид, я. Джон. Из ресторана.

– А точно?

– Ну конечно. – Я плавно поднял руки, словно этим показывал свою подлинность. – К тебе кто-то лез?

– Это был Фрэнки, – голосом, еще более резким, чем обычно, отозвалась она. – Да так близко…

Она обхватила мне запястья костлявыми, но на удивление цепкими руками и продолжила:

– Я его пыталась нагнать. А он… он от меня побежал. Увидел, что это я – и наутек. Не захотел меня видеть…

Она медленно, горько заплакала – слезами ребенка, самыми невыносимыми на свете. Слезами бесприютной сиротинки, все самые сокровенные, самые последние чаяния которой оказываются в одну секунду безжалостно растоптаны.

Кристина с печальным лицом дожидалась в нескольких метрах от нас.

– Лидия, – проговорил я участливо, но больше мне ничего не шло в голову. В самом деле, что я мог ей сказать? Что этого человека в действительности нет или что это был просто случайный наркоша или вор, тайком идущий с дела и вдруг вспугнутый старой бомжихой, припустившей следом? Таких объяснений Лидия бы от меня явно не приняла.

Так что вместо этого я обнял ее за плечи. Пахло от нее нехорошо, а на ее тряпье явно цвела буйным цветом жизнь мелких, но вредных насекомых, так что объятие мое было душевным, но очень скоротечным.

– Вы ведь уже порядком не виделись, – отступая на шаг, высказал я предположение. – Может, он при виде тебя просто удивился. Или застеснялся, что вы так давно не встречались. Он ведь тоже, поди, переживает!

– Ты так думаешь? – помолчав, спросила женщина.

– Не знаю, но ведь может статься. Разве нет?

Лидия посмотрела с доверчивой надеждой ребенка, с которым вы сейчас только что похоронили щеночка, но ты заверил, что он точно попадет на небо.

– А ведь ты, наверно, прав, – вздохнула она.

– С тобой все будет в порядке?

– Да конечно, – сказала женщина, снова состарившись, и затопала на тротуар за своими манатками. – Мне-то что сделается?

Мы молча смотрели, как она исчезает в омуте темени, что густится ночами у подножия высоток.

На следующее утро я позвонил Кэтрин Уоррен и в общих чертах передал ей свой разговор с Кларком (его трактовку поведения своей бывшей возлюбленной, а также слова адресованного ей напутствия я передавать не стал). Наряду с этим я предложил ей обратиться к копам.