Интересно, изменилось ли это место с тех пор, как он последний раз приходил сюда? Трудно сказать, вчера было слишком темно. Бентон бросает камешек в кусты перед крыльцом, но датчики движения не срабатывают, он пробует еще раз — ничего. Если они еще функционируют, то сегодня утром их заметить практически невозможно, несмотря на то, что небо затянули тучи. Раньше за территорией наблюдали десятки камер, но Бентон не собирается проверять, станут ли они наблюдать за ним теперь, поворачиваясь на каждое движение, словно живые.

Около дома припаркованы две машины: белая «вольво» старой модели и «мерседес 500 АМС», которого вчера не было. Бентон не знает, кому он принадлежит, а возможности запросить данные на «мерседес» с луизианскими номерами у него нет. К тому же это отнимет драгоценное время. «Вольво» принадлежит Эвелине Гидон, по крайней мере, принадлежала шесть лет назад. Увидев, как открывается дверь, он быстро прячется за толстым ветвистым деревом, с которого стекают капли дождя. Благодаря Бога за то, что на нем черная одежда, Бентон осторожно крадется к дому.

На крыльцо выходит Уэлдон Винн, генеральный прокурор штата. Он располнел с тех пор, как Бентон последний раз видел его, но остался таким же громогласным. Наблюдая, как он спускается по ступенькам, Бентон обдумывает ситуацию. Он не планировал, что здесь окажется прокурор, но в какой-то мере это даже хорошо. Это означает, что Жан-Батист Шандонне искал или будет искать убежища в Батон-Руж, преступном оплоте своей семьи, в усадьбе, погрязшей в коррупции. О страшном секрете не знает никто, потому что люди, замешанные в этом, либо верны тайне, либо мертвы.

Бентон, например, мертв.

Он презрительно смотрит, как прокурор идет по мощеной булыжником дорожке к старому строению с темной готической дверью. Дверь ведет в винный погреб, старинную пещеру, которая представляет собой запутанную систему длинных туннелей, вырытых когда-то рабами. Как только Винн исчезает за этой дверью, Бентон начинает медленно продвигаться вперед, поглядывая то на дом, то на дверь винного погреба. Пот струится по его лицу. Следующий ход — самый рискованный. Он резко выпрямляется, поворачивается к дому спиной и, как ни в чем не бывало, идет в сторону погреба. Если кто-нибудь увидит из окна человека в черном, то наверняка примет за одного из друзей Шандонне. За толстой дубовой дверью Бентон с трудом различает голоса.

120

Мысли об Элберте Дарде не дают Скарпетте покоя. Она представляет шрамы на его худеньком тельце, прекрасно понимая, как трудно избавиться от привычки увечить себя. Если он не перестанет это делать, то снова и снова будет попадать в психиатрическую лечебницу, пока не станет похожим на больных, чей диагноз оправдывает их пребывание в этом заведении.

Элберт Дард не нуждается в госпитализации, ему нужна другая помощь. Ему нужен кто-то, кто хотя бы попытается выяснить, что случилось с ним год назад, почему он замкнулся в себе. Он так старается подавить чувства или какие-то воспоминания, что только боль может принести временное освобождение и заставить его вернуться к нормальной жизни. Скарпетта вспоминает, как он отстраненно играл в свои картинки в самолете, картинки с изображением топоров и монстров. Вспоминает, как он расстроился, узнав, что все его бросили, и никто не встречает в аэропорту. Наверняка, это случилось не в первый раз.

С каждой минутой ее неприязнь к людям, которые должны о нем заботиться, растет, она очень беспокоится за него.