Фразы летают вокруг меня, цепляясь друг за друга, словно длинные змеи сигаретного дыма, раскрываются, разворачиваются — одна лучше другой — постепенно складываясь в одно нечто определенное, как складываются в один рисунок узоры на пластинках разворачиваемого веера. Я прихлебываю сок, который принесла красавица-секретарша Алла. Я смотрю на холеное директорское лицо. Я киваю. Я со всем согласна.

В пять часов вечера я покидаю «Сарган», расстроенно попрощавшись с коллегами, и ухожу несчастной разбитой походкой, и на улице холодные перья мгновенно засыпают мое мешковатое синее пальто.

Я иду осторожно, стараясь не поскользнуться — все никак не могу привыкнуть к обуви с плоской подошвой — обычно я хожу на высоченных каблуках, потому что ненавижу свой маленький рост, и кое-кого это здорово потешает. Перчатки — в карман, в них нет нужды — вокруг совсем не холодно, безветренно и так странно тихо, хотя я в центре большого города. Белая пелена приглушает все звуки, и все, кажется, замедлило свое движение до минимума, застыло — и люди, и машины, и время… все укуталось в тишину, в белые перья и тонкие нежные сумерки. Похоже на забытую сказку из глубокого детства — красивую, но почему-то печальную сказку, которую кто-то потерял в этом городе. Я прибавляю шаг — у меня уже не так много времени. Угол, подземный переход, а вот и телефонные будки, высмотренные уже давно. Трубку на том конце снимают сразу же.

— Ну, что, у меня все нормально, — говорю я, машинально стряхивая снег с берета. — Я еду домой.

— Ладно, мы собираемся. Как палец?

— Дурак! — отвечаю я, вешаю трубку и иду ловить машину. Хочется закурить — хочется отчаянно, но Настя, которой я сейчас являюсь, в жизни не стала бы курить на ходу. Пока я в этом городе, я не Вита — Витой я стану только вернувшись в родной Волжанск, город арбузов, рыбы и ворон.

Мое полное имя — Викторита. Это дурацкая шутка моих первых родителей — когда я родилась, они все никак не могли решить, как меня назвать. Отец хотел дочь Викторию, мать же желала, чтобы ее чадо откликалось на Маргариту. В конце концов они пришли к компромиссному решению — распороли оба имени и сшили из лоскутов одно, каковое и присвоили мне. Друзья — хорошие, настоящие — не раз говорили мне, что я зря расстраиваюсь — имя как имя, очень даже ничего. Может они и правы, только мне все равно не нравится жить под именем, похожим на название какого-то сорняка. Правда, в «Пандоре» никто не называет меня полным именем — там я Вита, Витка и Витек. Но вот уж действительно правду говорят, что имя определяет человека, его судьбу. Имя у меня дурацкое, и жизнь сложилась по-дурацки.

— На Марата, пожалуйста, к школе. Только быстро.

— Садись.

«Опелек» летит сквозь снег, словно призрачный корабль, и дворники отчаянно машут, не успевая оттирать стекло. Я, съежившись в кресле и прижав к груди сумку, рассеянно смотрю на усталый, зимний рабочий вечер — я тоже лечу сквозь снег вместе с кораблем, и почему-то мне сейчас кажется, что я из другого мира, а тот, за запотевшим стеклом, мне незнаком. Наверное, я опять соскучилась по дому.

— Вот здесь остановите. Подождете минут десять?

— А ехать далеко?

— На вокзал.

— Ну, давай.