Взгляд кадровика скользнул вниз по стене, остановился на полу, и она с жалобным писком втянув в себя непомерно большую порцию воздуха, качнулась назад, больно ударившись о дверной косяк.

Крови было не так уж много, и хотя позже Виктория, рассказывая обо всем дочери, слушавшей ее с открытым ртом и отмерявшей в стаканчик валерьянку, утверждала, что весь кабинет был залит кровью, на самом деле крови было не так уж много. Крупные брызги блестели на сером покрытии пола темным драгоценным блеском, да подсыхало туманное ало-розовое пятно на зеркале, валявшемся у стены, и безупречно гладкую поверхность от края до края рассекала уродливая червивая трещина. Анастасия Андреевна лежала на боку рядом с зеркалом лицом вниз, вольготно разбросав руки, и пальцы дрожали, приподнимаясь, и легонько, едва слышно постукивали по полу, словно пытались вспомнить позабытую трудную мелодию. Высветленные волосы на макушке намокли от крови, и голова в этом месте была какой-то странной… не округлой. Из-под бедер, полузакрытых сбившейся, смявшейся юбкой, по полу расползалась светлая лужица.

«Настя», — попыталась было выговорить Виктория, но имя скомкалось, превратившись в жалкое «нааа». Она ухватилась за дверь, пытаясь удержаться на ногах, качнулась вперед, потом назад, судорожно сглатывая горьковатую слюну, которой отчего-то вдруг наполнился рот. В голове, где-то очень далеко мелькнула мысль: надо подойти, посмотреть. Потом появилась другая: лучше сказать остальным, кто еще есть в здании, чтобы вызвали «скорую», а самой лучше не соваться — может сделать только хуже. Конечно, только хуже.

Кадровик повернулась и выбежала из кабинета, совершенно забыв, что на столе стоит телефон. А на полу, у разбившегося от страшного удара головой зеркала, пальцы наигрывали забытый мотив все медленней и медленней, пока золотистые ногти, царапнув пол в последний раз, не улеглись покойно и равнодушно.

Часть 1

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В «ПАНДОРУ»!

Яго:…Есть другие.

Они как бы хлопочут для господ,

А на поверку — для своей наживы.

Такие далеко не дураки,

И я горжусь, что я из их породы.

У Энди не было заранее составленной программы беззаконных и насильственных действий, но он рассчитывал, что, когда дойдет до дела, его аморальный инстинкт окажется на высоте положения

2001 год.

Если бы в глубоком детстве мне сказали: «Вита! Скоро ты будешь мечтать о том, чтобы говорить только правду!» — я бы от души посмеялась. Ну и, конечно, не поверила бы. Но в последнее время я иногда с удивлением понимаю, что правды мне не хватает. Иногда даже отчаянно не хватает. Лгать просто, но вот перестать лгать — отнюдь; ложь — как дрянной колючий куст, и чем активней ты стараешься отцепить от себя проклятые колючки, тем больше их впивается в тебя. И цветы… ох, как же красивы и душисты цветы этого куста и какие же вкусные он дает ягоды. Но все-таки, нет ничего хорошего в том, чтобы жить собственной жизнью от силы месяца два в год, а все остальное время быть придуманным человеком с придуманными мыслями и придуманными принципами. Правда, когда мой напарник Женька начинает иногда пространно рассуждать на эту же тему, я его старательно высмеиваю. В собственной голове эти мысли бывают просто тоскливы, но когда их озвучивает весельчак Женька — это жутковато — все равно, что рокенрольный ремикс реквиема.

Но прочь, злые девки, совесть и тоска — прочь! Не до вас — ей богу, не до вас! Потому что сейчас я сижу на своем рабочем месте и просматриваю макеты рекламы мебельного магазина «Тристан». Мне следовало бы сосредоточиться на словах, но вместо этого я сосредотачиваюсь на названии магазина, размышляя, какое отношение мог бы иметь прославленный рыцарь с аналогичным именем к кухонным шкафам и мягким уголкам.