Керкхилл привлек Фиону к себе, и она прижалась щекой к его груди. Ее волосы щекотали его подбородок.

— Скажу вам одно, — прошептал Керкхилл, почти касаясь губами ее макушки. — Если Уилл Джардин еще жив, я, скорее всего, сам его убью.

— Думаю, он действительно погиб, — отозвалась Фиона. — Что еще могло бы удерживать его вдали от дома? Все вокруг на многие мили знают, что старый Джардин умер, зато родился сын Уилла. Он бы вернулся, если б смог, чтобы заявить права и на сына, и на Эпплгарт.

Керкхилл усадил Фиону на одеяло.

— Значит, вот почему вы так испугались во сне! Вам приснилось, что вернулся Уилл?

Фиона покачала головой:

— Прошу вас, Дикон, не спрашивайте меня про сон. Я не могу о нем говорить. Все было как наяву. Не могу рассказать, никому…

— Вы можете рассказать мне все, ничего не опасаясь, — сказал он с некоторым облегчением. Ведь она назвала его по имени, хотя, наверное, сама не отдавала себе в том отчет. — Я буду вас защищать, чего бы мне это ни стоило. Когда будете готовы мне довериться, я вас выслушаю. Я вам помогу. Но сейчас тем не менее хочу напомнить, зачем мы сюда приехали — позавтракать.

Выпустив Фиону, он повернулся к корзине, чтобы достать завтрак. С губ Фионы слетел едва слышный звук сдавленных рыданий. Керкхилл чуть было не обернулся. Но инстинкт подсказал — она пытается справиться сама. Лучше дождаться, когда она возьмет себя в руки.

Впервые в жизни он порадовался, что Бог наградил его тремя сестрами.

Фиона была готова броситься в объятия Дикона. Такого с ней не случалось с самого детства. Только в детстве она бросалась к отцу, ища защиты и утешения. Разумеется, она не испытывала к Дикону дочерних чувств, потому что ничего отцовского в нем не было, но давно она не чувствовала себя такой защищенной, как с ним…

Они поели в молчании. Потом Керкхилл занялся лошадьми.

Фиона смотрела вдаль, на запад, стараясь разглядеть поросший лесом гребень, разделяющий Аннандейл и соседний Нитсдейл. Но она следила за каждым движением Дикона у себя за спиной. Шуршание листьев и треск прутиков под его сапогами; радостное фырканье вороного коня и знакомый хруст — Керкхилл угостил его яблоком.

Через минуту ее мерин тоже жевал яблоко.

Глубоко вздохнув, Фиона обернулась. Дикон стоял между лошадьми и смотрел на нее. Его взгляд зажег в ней огонь, но это не был знакомый огонь смущения или стыда. Что-то похожее испытывала она в ту ночь, когда он пришел к ней в спальню. Когда они оба поняли, что она ему вовсе не сестра.

Смутно похожее чувство — только куда слабее — проснулось в ней, когда она впервые встретила Уилла. Она поддалась на его флирт, ее пленили его красивое лицо и могучая фигура. А еще Уилл разбудил в ней жажду приключений, подогрел любовь к проказам и внушил некую отвагу, отчего она в пятнадцать лет ощутила себя взрослой женщиной.

Но сейчас, с Диконом, этот огонь, казалось, разгорается где-то внутри ее. Отчасти это было чувственное влечение, знакомое Фионе с тех времен, когда Уилл открыл ей физическую сторону любви. Знакомое, но лишь отчасти. Потому что сейчас в его основе лежало иное. Такого ей еще не доводилось испытывать. Как будто Фиона знала сэра Ричарда Сейтона Керкхилла много лет и гораздо лучше, чем знала самое себя.

Обманчивое ощущение, конечно же. Но осознание того, что оно не может быть правдой, никак его не умаляло. И несвоевременное — ей бы обдумать его, рассмотреть со всех сторон, прежде чем пошевелиться или заговорить.

Потом Керкхилл улыбнулся — ласково, ободряюще — и протянул ей руку.

Она подошла к нему и подала руку.

— Уже лучше? — спросил он.

— Кажется, да.