Прошел слух, что уцелел Яков Хромец от карающей длани Циклопа и сейчас плачется о своих грехах где-то на границах Северной Руси. Что будто бы принял игуменство от братии и создал там такой же строгий порядок, каким когда-то славилась его воровская дружина. В это трудно было поверить, но, зная Яшку Хромого, Циклоп Гордей полагал, что так оно и есть.

Не испортил бы Яков своей статью осиротевший трон, а царский венец пошел бы к его косматой голове не меньше, чем к царевой, и украсил бы Якова Прохоровича точно так же, как Ивана Васильевича густая борода.

— Я и так хозяин, — резонно замечал Гордей Циклоп своему слуге, — мне царские палаты без надобности.

Но однажды Гордей не выдержал и в одну из беззвездных ночей прокрался на государев двор.

Дворец подавил его своим каменным великолепием. Все здесь было необычно, начиная от рундуков и лестниц до огромных светлиц с разрисованными стенами, и, гуляя по длинным коридорам царского двора со свечою в руке, Гордей не мог сдержать вздоха восхищения:

— Красота-то какая!

Вот сейчас он действительно чувствовал себя хозяином. Гордей был один на один со всем дворцом, и если кто и ответил на его вздох, так только эхо.

Гордей Яковлевич величаво ступал по толстым коврам. Его единственный глаз с жадностью разглядывал убранство комнат.

Привыкший к узенькой келье, разбойник терялся среди дворцового великолепия и скоро понял, что заплутался в коридорах и комнатах дворца. Все двери были настежь, только иной раз створки обиженно поскрипывали, словно жалились на судьбу. Еще неделю назад у каждой из них стояли стрельцы и распахивали перед именитыми гостями, а сейчас, забавы ради, баловался залетный ветерок. И вдруг Циклоп увидел то, ради чего он явился в царский дворец; в самом дальнем углу одной из комнат стоял царский трон. В том, что это был трон именно Ивана Васильевича, Циклоп не сомневался: восседавшего на нем царя приходилось видеть неоднократно — слуги ставили трон перед государем во время медвежьих забав; рынды несли его даже через весь город, вслед за государем, когда царь предпочитал идти на богомолье пешком. И сейчас заброшенной дорогой игрушкой трон стоял в самом углу.

Видать, царь и вправду отрекался от царствия всерьез, если не пожелал брать трон — один из символов самодержавного величия.

Трон стоял у самой стены, развернувшись спинкой к выходу, как будто кто-то, уходя, пнул его с досады.

Гордей Яковлевич приблизился к царскому месту. Тронул рукой подлокотники, и пальцы почувствовали ласку бархата. Сиденье было обито атласом, и, видно, царь чувствовал себя на мягкой обивке очень уютно.

Гордей развернул трон, который оказался очень тяжелым, и теперь он совсем не удивлялся, вспомнив, как трое дюжих отроков несли его на плечах, низко согнувшись под дубовой тяжестью. Некоторое время Гордей Циклоп рассматривал резьбу, выполненную с таким искусством, что казалось, достаточно окропить живой водой, чтобы двуглавый орел у самого изголовья воспарил к потолку, а фигурки апостолов приняли плоть.

Удобно, должно быть, было на троне государю. Отсюда не то что Москва — вся Русь видна!

Гордей осторожно опустился на царский трон.

Отсутствие Гордея Циклопа прошло незаметно для обитателей сторожевой башни, но сам тать уже возвращался иным. Словно надкусил самодержавного яблока, и сок его глубокой отравой просочился вовнутрь.

Гордей Циклоп хотел повелевать!

Мало теперь ему было Москвы. Всю Русь подавай с потрохами!

Следующего дня великий тать разослал во все концы Московии гонцов с посланиями: «Почитать и привечать детей братства. Исполнять волю Гордея Яковлевича, как если бы это был наказ самого царя. Встречать гонцов с хлебом и солью, как посланников Божьих, и честь им воздавать великую!»

Простившись с Москвой и помолившись напоследок в древних хороминах, в большие и малые города расходились сотоварищи Гордея Циклопа, которые должны были на окраинах создавать братства нищих, по могуществу не уступающие содружеству сторожевой башни.