Положение в Церкви дало мне возможность поучаствовать в настоящем отречении от трона». Ах, Симон, хитрюга! Это очень ценные вещи, знаете ли.
Конечно они ценные, но дело же не в этом; это настоящий Макс Бирбом. Как они понравились бы Эллерману!
— Я не собираюсь их продавать, — парировал я. Может быть, не стоило говорить так резко. — Я оставлю их как сокровище своим наследникам.
— Надеюсь, не «Душку», — сказал Эрки.
Что за манера лезть не в свои дела!
Артур понял, что меня заклевали. Он провел рукой по роскошной линии бронзовой спины.
— Очень красиво, — сказал он.
— Да, но видите ли вы, почему я выбрал именно ее? — спросил Эрки. — Поглядите хорошенько. Разве она не похожа кое на кого? На женщину, которую мы все четверо знаем? Посмотрите внимательно. Это же вылитая Мария Магдалина Феотоки.
— Да, определенное сходство есть, — согласился Артур.
— Хотя мы не можем… точнее, я не могу поручиться за всю фигуру, — поправился Эрки. — Но все же современная одежда позволяет многое угадать. Интересно, кто послужил моделью? Раз это работа Кановы, скорее всего, какая-нибудь наполеоновская придворная дама. Наверное, он был с ней близок. Посмотрите, как проработаны детали.
Бронзовая Венера была высотой дюймов двадцать пять; она сидела, закинув одну ногу на колено другой и старательно завязывая ленты сандалии. Необычная деталь: вульва, которую скульпторы обычно изображают гладким бугорком, была сделана реалистично. Это была не порнография; статуэтка дышала женской грацией и любовью скульптора, которые Канова так хорошо умел передавать в своих работах.
Мне тяжело быть беспристрастным к Эрки. Разумеется, он оценил красоту фигуры, но глаза у него сально блестели, намекая, что он ценит ее и с эротической стороны… Но почему бы и нет, о невыносимый пуританин? Что тебе мешает — дурацкое заблуждение девятнадцатого века о недопустимости эротики в искусстве или дурацкое заблуждение двадцатого века о том, что человеческое тело — не более чем набор масс и плоскостей? Нет, мне не нравилось отношение Эрки к статуе, потому что он связал ее со знакомой нам девушкой, которую Холлиер знал особенно близко; Эрки явно старался поставить нас в неловкое положение. То, что я принял бы без слов от другого человека, было невыносимо, когда исходило от Эрки.
— Холлиер, вы согласны, что она похожа на Марию?
— Похожа, я совершенно согласен, — неожиданно сказал Корниш.
— Красотка, верно? — спросил Эрки у Артура, поглядывая на Холлиера. — Скажите мне, чисто ради интереса, сколько бы вы ей дали по шкале Раштона?
Мы непонимающе посмотрели на него.
— Разве вы не знаете? Эту шкалу разработал У. А. X. Раштон, великий математик из Кембриджа. Если в двух словах, то неоспоримой красавицей всех времен считается Елена Троянская, «что в путь подвигла тысячу судов». Следовательно, красота женщины, подвигшей в путь тысячу судов, равна одной Елене. Как же мы оценим красоту женщины, которая подвигла в путь только один корабль? Очевидно, она равна одной миллиелене. Любую женщину, хоть сколько-нибудь претендующую на красоту, можно оценить промежуточным значением по этой шкале. Возьмем, например, Грету Гарбо: вероятно, ей можно дать семьсот пятьдесят миллиелен, потому что при поразительно красивом лице у нее тощая фигура и большие ноги. Что касается Марии, то она кажется мне чудом во всех отношениях, которые я имел удовольствие исследовать. И ее одежда явно не прячет под собой никаких дефектов. Я даю ей восемьсот пятьдесят миллиелен. Артур, что скажете?
— Я скажу, что мы с ней друзья, а друзей я не оцениваю с помощью математических величин, — ответил Артур. |