Ее английский был безупречен, но мумия все равно презрительно фыркнула и выдохнула в сторону девушки клуб дыма. Товарищ Коровкин неторопливо встал, приосанился и начал свой страстный монолог. Он вещал громко, вдохновенно и со знанием дела, как выступающий на рабочем митинге профсоюзный лидер. А тем временем мумия снова заговорила с Полом:

– Хотя, может быть, еще не все потеряно. В конце концов, у нас достаточно опытнейших управляющих, много лет отработавших в колониях, которые теперь скучают без настоящего дела в Истборне и Танбридж-Уэлсе. Думаю, они сумели бы привести этих людей в человеческий вид…

Мэдокс грыз ногти.

– Ш-ш-ш. Вы же мешаете, – обернулся кто-то из студентов.

– …Стремления советского человека, – закончил Коровкин первую часть своего выступления и сел, чтобы перевести дыхание. Снова заговорила переводчица:

– Отдавая себе отчет в наличии отдельных мелких погрешностей…

А мумия продолжала вполголоса рассуждать:

– Если разобраться, они всего лишь азиаты, вечно униженные и абсолютно безграмотные. Поверь, я знаю этих людей ужасающе давно. В те времена о Ленине и Троцком еще даже и не слышали. Представляешь, эти несчастные даже считают с помощью специальных бусинок, называемых счетами.

– …Стремления советского человека. Пожалуйста, – менторским тоном обратилась переводчица к слушателям, – очень тяжело выступать перед аудиторией, когда в зале еще кто-то говорит. Если вы не хотите слушать, вам следует попросить разрешения и покинуть помещение.

– Деточка, – ничуть не смутившись, проговорило древнее создание, протянув окурок Мэдоксу.

Тот разок затянулся, словно удостоверившись, что с окурком все в порядке, и погасил его о столешницу.

– Так вот, деточка. Мое первенство, я имею в виду пребывание здесь, неоспоримо. Это может подтвердить мой секретарь, с которым мы вместе сидим тут уже довольно давно. Не могу не признать, что, когда эти дурно одетые люди ворвались сюда со своим дешевым, заикающимся граммофоном и старыми пластинками, они нам помешали. Более того, мое первое путешествие по этому маршруту состоялось в те годы, когда вас еще и на свете не было. Я помню Санкт-Петербург в те прекрасные времена, когда в Зимнем дворце еще жили его истинные хозяева.

Советские музыканты слушали, нервно переглядываясь друг с другом. Единственным иностранным языком, который был им хоть немного знаком, был итальянский, международный язык всех музыкантов мира.

– Да, деточка, – продолжало древнее создание, – в моей памяти живет Санкт-Петербург тех времен, когда он был гордым имперским городом, где дамы появлялись на балах в платьях, заказанных в Париже, а джентльмены носили визитки от лучших лондонских портных.

– Ну и заглохни, – злобно прошипел кто-то из студентов. – Умри.

– Послушайте, давайте обойдемся без политики, – забеспокоился Мэдокс и обратился к Полу: – По-моему они сейчас полезут в драку. Я этого не вынесу. Ради бога, отвлеките этих людей, задайте им какой-нибудь вопрос. Что-нибудь нейтральное, безобидное.

Неожиданно для самого себя Пол встал и выкрикнул:

– А как насчет Опискина?

Аудитория потрясенно замолчала. Некоторое время стояла такая тишина, что было слышно тиканье чьих-то часов.

– Ну что же вы, – уже мягче проговорил Пол, – расскажите нам об Опискине. Мы хотим знать, что вы с ним сделали…

Ни за что на свете он не сумел бы объяснить даже самому себе, почему вдруг его так заинтересовал этот самый Опискин. Пол Хасси был заурядным торговцем антиквариатом, спокойно жил вместе с женой в Восточном Суссексе, а в Россию ехал с единственной целью – помочь кое-кому. Его никогда особенно не интересовала ни музыка вообще, ни композитор Опискин в частности.