|
Чуть заметная перетяжка посередине, делающая куколку похожей на недоделанную восьмерку — «мужской» кокон. Только кокон был очень маленьким — не больше двух сантиметров в длину, в два раза меньше обычного. В то же время по структуре, по характеру зернистости он был совершенен. Предмет мог показаться примитивной поделкой, но Вик вгляделся внимательно и еще раз убедился в его совершенстве: каждая нить выделена выпукло и искусно, блестела микроскопическими искрами. Не грубая отливка — работа отличного ювелира. Но откуда здесь, в предгорьях Гиндукуша, появилась настолько тонкая технология — вытянуть фантастически тонкую проволоку и намотать ее так естественно, словно сама гусеница шелкопряда выпряла оболочку для метаморфоз? Виктор сжал фигурку в руке — та оказалась странно холодной, несмотря на окружающую жару, и покусывала кожу микроскопическими электроразрядами. Вик дошел до операционной, взял скальпель и попытался отделить одну из нитей. Не получилось. Ларсенис положил кокон на стол, нажал сильнее, и лезвие скальпеля сломалось пополам, отлетело в сторону, со звоном ударившись о стену. Спираль завершила виток, Вигго получил свой артефакт. Его пребывание в Афганистане закончилось. Он не знал, как это случится, что будет с ним дальше, но отчетливо понимал, что скоро окажется в другом месте, на тысячи километров к северу отсюда. Через два дня ему оторвало ступню противопехотной миной. Эпизод 7 Ленинград — Клайпеда. 1987–1990 годы Об этом написано и сказано немало. Люди, провоевавшие в Афганистане год, два и больше, возвращались не в СССР, а в другую страну, где все было им незнакомо и непривычно. Виктора это коснулось в малой степени. Он вернулся не на улицы Советского Союза, где царила перестройка и обнищание, а в Ленинградский военный госпиталь. Ларсенис провел там больше полугода. Ногу его, и без того отрубленную миной по лодыжку, резали по малым частям, операция за операцией. Боролись с черной гангреной за каждый сантиметр и остановились на середине голени. С этого времени нога начала потихоньку заживать. Через три месяца Ларсенис вышел, опираясь на костыли, на улицу Питера, с удовольствием вдыхая холодный промозглый воздух и нутром ощущая близость дома — Литвы. Однако домой он попал не скоро. Четверть года привыкал к протезу — пластиковой стопе, присобаченной к ноге длинными ремнями и противно стучащей на ходу. За это время Ларсенис прошел переквалификацию и получил специальности окулиста и отоларинголога — здесь же, в госпитале. Его руки потеряли силу, он уже не мог согнуть арматурный прут о колено, как делал раньше, но чувствительность пальцев усилилась, и теперь он без труда делал микрошвы, что не всегда удавалось ему в Афганистане. Он съездил на пару месяцев домой, в Клайпеду, когда выписался из госпиталя. К тому времени он стал капитаном запаса и был награжден двумя медалями и орденом Красной Звезды. Виктор не надел их ни разу, несмотря на просьбы отца, который упрашивал нацепить награды на грудь и пройтись по всему городу. Литва к тому времени была уже другой, и советские медали, выставленные напоказ, не приветствовались. А потом Виктор вернулся в Ленинградский военный госпиталь и проработал там полтора года. Оперировать, стоя на ногах, он был уже не в состоянии, но в госпитале была аппаратура, позволяющая ларингологам работать сидя. Этим он и занялся. Здоровье его после Афгана стало ухудшаться. Виктор перестал узнавать себя в зеркале, разглядывая лысый череп с остатками блеклых волос. За полгода он похудел как узник Освенцима, кожа висела на его широком костяке морщинисто, словно столетняя шаль, забытая в древнем шкафу. Виктор с каждым месяцем терял зрение и слух. Никто из врачей, включая питерских академиков, не мог поставить ему диагноз. Говорили: «Ну что вы хотите — война, стрессовая обстановка...» Анализы показывали расстройство всех функций организма. |
