Потом выглянула в окно, у нее все еще были эти спазмы, дети стояли не очень близко, и я позвонила тебе. Она каталась, корчилась и издавала самые ужасные визгливые звуки, какие только можно услышать от собаки. Я не хотела, чтобы дети видели это, но не могла увести их. Потом она начала останавливаться, как часы или машина или что-то такое. Доктор Лоуни приехал перед самым концом. Она умерла примерно через минуту. Он забрал ее с собой. Это было минут двадцать назад.
– Он сказал, что ее отравили?
– Сказал, что выглядит похоже.
– Черт бы все побрал! – Его глаза жгло.
– И самому смотреть на это довольно тяжело, но видеть это детям! Веселыми же обещают быть эти выходные.
– Ты сможешь посмотреть немного за детьми?
– Куда ты собираешься? А, съездить к ветеринару?
– Да.
– Пожалуйста, только недолго.
Доктор Лоуни был большой, спокойный беловолосый человек с ярко-голубыми глазами и добродушными манерами. Когда Сэм вошел в приемную, сидящая за столом миссис Лоуни подняла голову, прошла в заднюю комнату, сразу же вышла оттуда и сказала:
– Доктор хочет, чтобы вы немедленно прошли к нему, в самую дальнюю комнату, мистер Боуден.
Ожидающая женщина с игрушечным черным пуделем на руках пристально посмотрела на Сэма. Он прошел назад. Лоуни стоял за рабочей скамьей. Мерилин лежала на забрызганном кровью деревянном столе в центре маленькой комнаты. Шерстка ее, казалось, завяла. Она выглядела, как темно-рыжая тряпка, виднелась только одна белая прорезь глаза.
Лоуни отвернулся от скамьи. Не было ни приветствий, ни любезностей.
– У меня не лучшее в мире лабораторное оборудование, Сэм, но я полностью уверен, что это – стрихнин, и просто огромная доза. Его вложили в сырое мясо. Возможно, просто надрезали кусок и всыпали кристаллы в прорезь.
Одно ухо у нее завернулось. Сэм поправил его.
– Это все настолько безумно, что я чувствую себя больным.
Лоуни стоял с другой стороны стола, и оба они смотрели на мертвую собаку.
– Слава Богу, такое не часто встречается. Я занимаюсь этим делом чисто и просто потому, что начал сходить с ума от животных с тех пор как стал ползать. Я считаю, что отравить животное более жестоко и бессердечно, чем убить человека. Они же не могут понять. Просто стыд и срам, что дети видели это!
– Может быть, именно на это и рассчитывали.
– Что ты имеешь в виду под этим?
– Не знаю. Я не знаю, что я имею в виду.
– Сэм, хотел бы я, чтобы ты дал себя уговорить отдать ее в школу собаководства в прошлом году.
– Все как-то казалось, что от этого слишком много забот.
– Тогда бы она никогда не тронула этого мяса.
– Мы держали ее на диете. Она была неисправимой попрошайкой. И боялась собственной тени. Но она была чертовски удивительной собакой. Это была личность. Черт бы все это побрал!
– Понимаешь, ты не много сможешь сделать. Даже если бы ты смог доказать, кто это сделал, его бы просто оштрафовали, и не очень сильно. Думаю я, ты не хочешь, чтобы я избавился от нее.
– Нет. Думаю, мне нужно забрать ее.
– Тогда почему бы тебе не вернуться назад и не решить, где ты хочешь ее похоронить? Вырой достаточно большую яму, а я привезу ее, когда закончу здесь в пять. Я заверну ее во что-нибудь. Ни к чему детям снова смотреть на нее: она не слишком красива.
– Не хотелось бы причинять тебе беспокойство.
– Беспокойство, черт! Копай могилу.
Когда Сэм вернулся домой, Кэрол уже удалось успокоить Баки. Он сидел в гостиной, одеревенело уставившись в телевизор. Лицо его опухло и сдавливающие горло рыдания, как сильная икота, сотрясали его с равными промежутками. |