— Раструбов… Почему он так гнусно улыбался, когда говорил об этом? Что он за человек?
— Тебе везде мерещатся убийцы, нелюди… Я чувствую, что даже обо мне ты думаешь такое.
— Да… ты права. Скажи, что тебя связывало с Комочковым?
— Ничего. Только наша общая дружба.
— Это правда?
— Вадим, нельзя так жить, подозревая всех и каждого. Ты сойдешь с ума.
— Мне порой кажется, что это уже произошло. Мы попали в безумное место. Господи, дай нам силы выстоять!
— Когда-нибудь весь этот кошмар закончится… Иди ко мне.
— Я люблю тебя…
Мы снова уснули, а утром нас одновременно разбудили первые солнечные лучи, ласково прикасавшиеся к нашим обнаженным телам. И весь мир снова показался напоенным любовью и добротой. Может быть, так оно и было на самом деле, а мы просто прятались от своих чувств, подражая улиткам? Почему человек всю жизнь обречен жить в клетке, созданной им же самим? Где его желанная свобода и может ли он вообще разумно пользоваться ею? Григорий, как и обещал, не спал всю ночь. Я обнаружил его в зале, где он листал старые журналы, и он доложил мне, что ничего подозрительного за время его дежурства не произошло.
— Если не считать выстрелов, — добавил он. — Похоже на ночную охоту…
— Возможно, так оно и есть, — сказал я, подумав об охранниках Намцевича. Может быть, ради устрашения они палили во время своего «комендантского часа»? Спустя полчаса мы все вместе позавтракали. У нас еще оставалось немного крупы, а вот консервы уже закончились.
— Надо что-нибудь продать, — предложила Милена.
— Зачем? Схожу-ка я лучше к Ермольнику, — сказал я. — У него наверняка что-нибудь найдется…
Но едва я вышел за калитку, как столкнулся с учителем.
— А я к вам, — произнес Клемент Морисович. В руках он держал сумку. — Здесь кое-какие продукты. Их посылает вам… ну, вы знаете кто.
— Валерия?
— Да.
— И конечно, втайне от Александра Генриховича?
— Разумеется.
— Покорно благодарю. — Я отнес сумку в дом, а затем вернулся к учителю. — Как ее настроение?
— Как обычно. Она просила вам передать, что… — Клемент Морисович немного замялся. — Что готовится какая-то акция против отца Владимира. И это очень серьезно.
— Что я должен делать?
— Не знаю. Вам виднее.
— Клемент Морисович, а вы сами-то на чьей стороне?
— Я… ни на чьей. Я не хочу ни во что вмешиваться.
— Трудно остаться посередине.
— Возможно. Теперь о другом. Помните, я обещал вам сказать, кто подложил электрические провода на ваше кресло?
— Я уже догадываюсь, чьих рук это дело. Викентий Львович Дрынов?
Учитель удивленно посмотрел на меня.
— Нет, вы ошибаетесь. Дрынов здесь ни при чем. Я проверил. Это сделал доктор Мендлев. В его кабинете я видел лампу с оторванными проводами.
— Но… зачем?
— Этого я не знаю.
— Спасибо за информацию. — Я пожал его руку. — Скажите, а зачем вы сами посещаете эти спиритические сеансы, вы же образованный человек?
— Здесь мало развлечений, — уклончиво ответил он. — А так… хоть какое-то разнообразие.
— А Дрынов… что он из себя представляет?
— Немного помешан на духах.
— Но это же несерьезно?
— Для него это смысл жизни. |