— Значит, хлеб гореть не мог?

— Только в порядке исключения.

— Механика подключили к экспертизе?

— Его нет на заводе.

— А где же он?

— Никто не знает…

Рябинин положил трубку и глянул на инспектора удивлённо — почему он сидит? Почему не срывается с места и не едет за механиком?

— Говоришь, воля? А я вот тебе сообщу вывод ума — хлеб никогда не горел, а…

Распахнутая дверь оборвала следователя на полуслове, на полуфразе — привезли Башаева. Рябинин опять увидел перед собой узкий лоб, красное лицо и курчавые волосы. Башаев щурился, словно отвык от белого света.

— Не понимаю, как можно допиться до такого образа жизни, — тихо сказал Рябинин.

— Наоборот, — сразу отозвался Башаев.

— Что наоборот?

— У меня не образ жизни от пьянства, а пьянство от образа жизни.

— Загадочно, — решил инспектор.

— Никакой загадки. Жизнь-то моя что? В детстве бедность да голод. Война. Потом опять голод. А потом вкалывал, как автомат. И что имею? Шоферюга чистой воды.

— И поэтому надо пить? — брезгливо спросил Рябинин.

— Да я в своей жизни ничего слаще водки и не видел. Должна быть у человека радость?

— Какая же от неё радость?

— Меня не обманете.

— А в чём я вас обманываю? — не понял Рябинин.

— Кто водочку любит, тот жизнь свою губит. Так, что ли?

— А разве не так? — спросил Рябинин.

— Ну да, — усмехнулся водитель. — Мозг от неё сохнет, печень распухает, нос синеет, а жена уходит. Будто сами не остаканиваетесь.

— Башаев, да у тебя от водки глаза синим огнём светятся, — вмешался инспектор.

— А почему же люди её пьют? Дураки, что ли? Трепачи вы, ребята. Водка-то вливается в человека, что святая вода. Скажем, едет в своей машине большой человек. Смотрю я на него и дистанцию чувствую. А выпил грамм триста — и тоже себя большим человеком осознал и как бы прибыл к его компании. Учёный сидит, допустим, академик — всё у него есть, а у меня ничего. Принял я водочки. И я академик, и у меня всё есть, и я очки натянул в импортной оправе. Женщина идёт, красавица в мехах, которая на меня и не глянет. А я выпью. И вроде бы мы идём рядом, я тоже нюхаю её французский одеколон и поглаживаю её сибирский мех. Что там женщина… Космонавт полетел в ракете. Вы, ребята, только глянете, вослед. А я выпью — и там кувыркаюсь, интервью говорю, куриный суп из тубиков давлю. Народы приветствую.

— Как же вы работаете? — ужаснулся Рябинин.

— Кручу себе баранку и кручу.

Башаев говорил охотно и спокойно, как человек, скинувший с плеч надоевший груз. Рябинин знал это состояние людей, очистивших свою совесть. Но водитель не был похож на каявшегося преступника — слишком уж беспечен и болтлив. Видимо, бродили в нём остатки алкоголя.

— Ну, а работа нравится? — спросил Рябинин.

— Как вчерашнее молоко.

— Есть же у вас какие-то цели, увлечения? — Про свои увлечения я поведал.

— Может быть, интересуетесь женщинами, семьёй, детьми?

— Только щенком одним интересуюсь.

— Каким щенком?

— От второй жены, скоро в школу пойдёт…

— Башаев, в конце концов есть же у вас какие-то желания, не связанные с водкой?

— Есть, — улыбнулся он сухими губами. — Приходить бы на работу, вставать у кассы, глядеть в ведомость, находить свою фамилию, расписываться и получать деньги.