— Неплохо задумано, — согласился инспектор, который скучал, ожидая главного разговора.

— Глупая мечта, — буркнул Рябинин.

— Не глупая. Пусть эти деньжата пришлось бы сдать. А удовольствие-то человеку стопроцентное…

— Алименты на ребёнка платите?

— На двух.

— На что же пьёте?

— Сам делаю напиток. Закладываю в стиральную машину пять килограмм конфет «подушечек», заливаю воду…

— А стиральный порошок? — перебил инспектор.

— И включаю. Потом слегка заправлю бутылочкой водочки. Выходит напиток, под названием «косорыловка».

— Какие у вас отношения с механиком? — начал подходить к делу Рябинин.

— Чай, он не баба, чтобы отношения, — усмехнулся водитель.

— А с директором?

— Я встречаю его во дворе раз в месяц и слов без буквы «с» не говорю.

— То есть?

— Слушаю-с, готов-с, так точно-с.

Рябинину показалось, что инспектор от нетерпения присвистнул: Петельникова тянуло к главному, к разговору о сути преступления, к механику, которого почему-то не было на заводе. Но следователь к этому главному шёл исподволь, словно подкрадывался. И всё-таки, давимый молчаливой силой инспектора, Рябинин сказал прямо:

— Теперь рассказывайте про хлеб.

— Про какой хлеб?

— Начните с горелого.

— Я ж говорил… Во дворе хлеб горелый рассыпан. Дай, думаю, соберу да кому-нибудь продам на бутылку пива…

— А зачем понесли его в подвал?

— Спрятать пока.

— А в подвале лежал другой хлеб, хороший.

— Я и сам встал обалдевши. Смотрю, ё-моё — гора хлебца навалом. Только начал высыпать, а этот зубр меня клешнями поддел под селезёнку.

Рябинин встал, подошёл к сейфу, вытащил оттуда чёрную буханку и положил на стол, на чистый лист бумаги. Хлеб замерцал антрацитным блеском. Башаев прищурился раздражённо, точно следователь сделал что-то неприятное или незаконное.

— Этот хлеб сгорел не в электропечи, — сказал Рябинин.

— А где же?

— Он обожжён паяльной лампой.

— Мне это без разницы.

— У вас нашли паяльную лампу…

— По работе нужно.

— На верстаке нашли корки хлеба…

— Ел.

— На прошлом допросе вы сказали, что хлеба не едите…

— Когда ем, когда не ем.

— Там же нашли сухие корки в копоти…

— А может, я сухарика захотел? — разозлился Башаев. — Могу я сделать себе сухарик, а?

— Отвечайте не вопросом, а определённо.

— Определённо: захотел сухарик и спёк путём паяльной лампы.

— Так и запишем в протокол — для смеха.

— Я смеху не боюсь.

Петельников вроде бы ничего не сделал, но Башаев повернул к нему голову с угодливой готовностью. Инспектор тяжело и предвещающе вздохнул:

— Вот что, мужик. Ты здесь туфту гнал про свою сермяжную жизнь, с чего, мол, и начал керосинить. А ведь ты «краплёный», «сквозняком» в молодости согрешил ради трёх кусков «шуршиков». А?

— Не понимаю я вас, — неуверенно отозвался водитель.

— Что, жаргон забыл?

— Дела давно минувших дней…

— Конечно, минувших.