Мы с Фредом подождали Тома, пока оп проводил радиосеанс, потом все вместе пошли дальше.

В декабре на Питкерне — разгар лета. Благодаря морскому ветру на этом субтропическом острове почти все время держится приятная температура воздуха. Дождей выпадает много, и это очень важно для водоснабжения. Дома крыты рифленым железом, с которого дождевая вода стекает в цементные бассейны.

Горное плато Питкерна представляет собой волнистую равнину, над которой тут и там высятся серые стволы панданусов и заросли боярышника. Высшая точка — тысяча сто футов над уровнем моря — находится на гребне над долиной Пальва, в западной части острова. Прежде мореплаватели писали о густых лесах Питкерна, но топор и козы свели почти весь лес.

Идя по тропе над отвесным обрывом, я видел под собой на скалах коз и блеющих козлят. Пока на острове держат коз, вряд ли удастся восстановить лес. Они поедают все молодые ростки. Крутые склоны подверглись сильной эрозии; местами оползни унесли в море всю почву, оставив только красную глину.

Длина острова — всего две мили, ширина — около одной, и за сто шестьдесят семь лет чуть ли не каждая скала и пещера, каждый бугор получили свое наименование.

Я приметил на карте название «Господи» в юго-западной части острова и спросил Фреда, как появилось это наименование.

— Понимаешь, один полинезиец шел здесь по воде вдоль берега, и тут с него свалилась его набедренная повязка — все, что было на нем надето. Он поглядел на себя и воскликнул: «Господи!»

Возле западного берега можно прочесть название «Головная боль».

— А тут один островитянин ловил рыбу, вдруг его сын говорит: «Пошли обратно, у меня голова болит!» Только не довез его отец до дому, помер он.

В старых записках говорится о тучах птиц над Питкерном. Теперь редко увидишь в небе парящего фрегата, который стрижет воздух своим черным хвостом, и все реже среди темной зелени в долинах летают изящные белоснежные крачки.

Во время нашей экскурсии я встретил только одну сухопутную птичку, которая весело чирикала, взъерошив свой хохолок и прыгая с ветки на ветку. Питкернцы называют этих птичек воробьями.

С кокосовым молоком даже опилки вкусны

Скользя и подпрыгивая, мы спустились по тропе в Адамстаун. Нам встретился мужчина с тачкой.

— За дровами? — спросил Фред.

— Ага. Заодно бананов наберу.

По соседней тропе откуда-то сверху шла Флора.

— Ходила сажать картофель, — объяснила она. — Да, между прочим, мы ведь сегодня приглашены на день рождения.

Я быстро помылся подогретой дождевой водой, переоделся, взял фонарик и зашагал с хозяевами на гору.

Около пятидесяти человек восседали за двумя длинными столами. На досках, положенных на козлы, стояла всякая снедь: блюда с вареной козлятиной, тушеная в кокосовом молоке солонина, цыплята, вареная рыба, пильхи (блюдо из ямса, бананов или тыквы), кукуруза, белый хлеб, горох и бобы, масло, пудинг из аррорута и ананаса, авокадо, дыни, плоды манго, арбузы… В кувшинах был земляничный морс. И, конечно, на столе лежали печеные плоды хлебного дерева.

Питкернцы — знатные едоки. Я-то думал, что хоть за столом от них не отстану, но мне пришлось капитулировать перед этими мастерами. А Фред уговаривал меня съесть еще солонины в кокосовом молоке.

— С кокосовым молоком даже опилки вкусны, — сказал он.

Охотно верю.