Зима опять была малоснежная и морозная. С дедом планировали трактором поля засыпать снегом, когда он выпадет. Может, урожая больше будет. А пока жизнь входила в привычное русло, согласно установленному расписанию. За исключением нашей инвалидной команды.

Мои лекарства помогли, жалко, что их было мало. Процессы гниения ран у Кнута, Ивара и Гуннара прекратились. Оставалось только ждать, пока они окончательно придут в форму. Основной проблемой было общение. Более-менее они могли изъясняться с дедом, на жуткой смеси слов из различных языков и жестов. Поэтому мы их стали привлекать к нашим учебным занятиям. Те сначал не понимали, чего от них хотят, особенно когда я мелких попросил заниматься с ними русским языком. Но авторитетом своим, да и всего рода продавили, мужики старательно учились говорить. Азбуку пришлось сильно расширить, дорисовывать картинок, чтобы им было понятней.

Проще всего было с Гуннаром. У того спина заживала быстро, особенно когда не рвался что-либо делать. А делать ему хотелось. Кукша бегал в свой спортзал, мы постоянно проводили учения, даже в непогоду, парень тоскливо наблюдал за нами из окошка. Тоже хотел поучавствовать в военных играх. Язык у него шел лучше других, молодость сказалась. В итоге, они с Кукшей спелись, лет им примерно одинаково, два года разницы было практически не видно. Кукша-то за три года отъелся, раздался вширь, а Гуннар наоборот, пока раненый был похудел, стал выглядеть как жердь. Жердь с белобрысой головой. По мере выздоровления стали его потихоньку привлекать к работам, не требующим сильной нагрузки на спину, да Кукша себе его в партнеры для спаринга взял. Теперь у нас в спортзале постоянно разносились удары деревянных мечей и копий о щиты. Гуннара к военному делу готовили серьезно, с раннего детства. Кукша у него учиться не стеснялся, тот к нашему вояке главному тоже тянулся. Ему со взрослыми, то есть нами, не интересно, а с детьми — он не хотел, типа взрослый. Юношеский максимализм, мать его так. Ну ничего, и не таких исправляли.

С оставшимися двумя мурманами было сложно. После отъезда товарищей они сидели мрачные, и всем своим видом показывали бренность бытия викинга-инвалида. Без руки и без ноги они теперь ущербные, на весла не сядешь, в бою не поучавствуешь. Только овец пасти. Это дед мне рассказал, он их расшевелить пытался.

Всем селом пытались разобраться в том, что на душе у взрослых мужиков. Постепенно пришло понимание. Бесполезность. Жизнь их крутилась вокруг походов, лодок, боев, а передышку зимнюю на берегу они воспринимали как отпуск. А тут вся жизнь почитай и рухнула. Теперь они себя ощущали полными париями, апатия завладела суровыми викингами. Это, кстати, вызнала Агна. Застал их как-то на кухне, уже после отбоя. Ивар ей оживленно что-то рассказывал на своем языке, та охала, ахала, прижимала руки к груди, да и чуть не плакала.

— Агна, — я отозвал ее в сторону, — он же по-нашему не бельмеса. Как ты с ним разговариваешь?

— Дык чего тут непонятного-то? — всплеснла руками та, — говорит, жил, семью кормил, детей у него трое, один уже по весне-другой в поход собирался. А теперь ни снарядить его не сможет, ни семью прокормить. Они-то в основном с добычи питались, а без ноги какая тут добыча? Жалко даже…

И пошла дальше слушать безногого вояку.

Я почесал затылок. Ну да, вон сидит, руками машет. От скандинава с их нордическим характером я такого не ожидал. Как итальянец прямо. Накипело у него, на одних эмоциях все передать умудрился. На утро собрал совещание из себя, девушек и деда. Погода не летная, дела на улице стояли.

— Так, товарищи. У нас наметилась проблема. Эти двое помрут до весны, от тоски и скуки. Надо занять их чем-то, да так, чтобы они себя полезными почувствовали. Агна, доложи, чего там он тебе втирал вчера.