Изменить размер шрифта - +

Иногда там можно встретить Выспяньского, Пшибышевского или Воячека — в аду-то, к моей вящей радости, вид «поляки разумные» очень распространен. Ведь я, сыночек, свою польскость воспринимаю как подарок судьбы, для меня Польша — даже зараженная вирусом советизма, бедная, как церковная мышь — даже такая она для меня источник необыкновенной радости и счастья, и при жизни моей так было, и здесь, сейчас, так есть. Мне эта польскость невероятно голову кружит, она для меня привлекательна интересна. А то, что я родилась в Берлине, — это случайность, так уж вышло, что твоя бабушка Марта и дед Брунон стали ненадолго эмигрантами. Ты ведь тоже, сыночек, временный эмигрант! Хотя твоя эмиграция уже 24 года продолжается, она все равно кратковременная, ведь правда?

Трое первых абсента не пьют, выбирают рейнское, а вот Воячек пьет все, что наливают, что содержит этанол и попадает ему в руки, не обращая внимания на Эспераль, вшитую ему в ягодицу. В последнее время красавца Рафаила Воячека часто сопровождает романтичная Сильвия Плат, и об этом в аду много говорят, потому что оба были поэтами печали и всем хороший пример подали своим самоубийством, — так у нас в аду считают. Воячек в 1971 году во Вроцлаве отравился сразу пятью разными медикаментами, да еще запил это дело спиртом. А Сильвия в своей лондонской квартире засунула голову в духовку и отравилась угарным газом 11 февраля 1963 года, в понедельник, нимало не заботясь о том, что в соседней комнате спали ее двое маленьких детей. Это была ее третья попытка самоубийства: первую она совершила, будучи десятилетней девочкой, после смерти отца, выдающегося биолога, вторую — уже в двадцать лет, в результате чего очутилась в психиатрической лечебнице, где ее лечили от депрессии электрическим током, что было тогда очень популярно, как Ты, сыночек, знаешь, а в Америке применялось с особым рвением и вкусом.

Сильвия Плат писала о своих попытках самоубийства стихи, и в них иронично по отношению к самой себе говорила предельно четко о своих намерениях. За несколько дней до смерти она написала:

Рафаил Миколай Воячек тоже настойчиво в себе это «призвание» искал, что Тебе, сыночек, хорошо известно, ибо Ты проявляешь к нему очень большой интерес. Еще будучи лицеистом, он предпринял первую попытку суицида — неудачную, к счастью для его семьи, а особенно для матери, Эльжбеты Воячковой, которая его безумно любила, а также для польской поэзии. Все закончилось повязками на местах порезов, которые не остались без внимания одноклассников. Тут, в аду, даже мода есть — ходят в таких вот белых бинтах с кровавыми пятнами в память о той его попытке.

Воячек от Сильвии ни на шаг не отходит, целует ее волосы, касается пальцем губ, что-то нашептывает, грустно заглядывает в глаза, обнимает за плечи и всячески охраняет от мужа, который тоже приходит на эти вечеринки. И по мнению ада, правильно делает, потому что муж этот, Тед Хьюз, с Сильвией разведенный, по профессии тоже поэт, еще на Земле очень уж перед адом выслуживался: обвинялся в доведении до самоубийства двух женщин. Говорят, он регулярно изменял Сильвии Плат с женщиной необыкновенной красоты по имени Азия Вевил и что якобы, узнав об этом, Сильвия и решила положить конец своему земному существованию. А шестью годами позже, 23 марта 1969 года, Азия, из-за которой покончила с собой Сильвия Плат, похожим способом свела счеты с жизнью: плотно закрыла окна и двери кухни, принесла матрас, растворила снотворное в виски, привела на кухню их общую с Хьюзом четырехлетнюю дочку и включила газ, причем все это произошло тоже в Лондоне… Но к сожалению, это не последний случай самоубийств в этой компании: не так давно, 16 марта 2009 года, повесился на Аляске сын Сильвии и Теда, что вызвало в аду большое брожение, а сердце Сильвии наполнило глубокой печалью. Поэтому я заботу Воячека о Сильвии очень понимаю и горячо им обоим желаю счастья. Если бы Плат с Воячеком ребеночка заделали, а к тому все идет, и научили бы своего детеныша незаконнорожденного писать и читать, поэзия бы вышла в четвертое измерение и достигла небывалых высот, а некоторым ученым филологам пришлось бы заново переписывать историю поэзии.

Быстрый переход