|
Много людей, ни одного знакомого лица, и там и тут говорят непонятно, не по—русски, везде суетливость, тревожность. Мутится у Дуни в очах, сердце так и стучит, голова кружится, стало ей страшно, тихонько просит она отца удалиться от этого шума и гама. Но не слышит Марко Данилыч дочерних речей, встретив знакомца, пустился с ним в разговоры про цены на икру да на сушь (Сушенная на солнце рыба.). Вдруг перед Дуней Петр Степаныч Самоквасов. Поздоровался он с Смолокуровым. Марко Данилыч рад нечаянной встрече. Кончив с знакомцем разговор о судаке, заботливо стал он расспрашивать Самоквасова, давно ль он на ярманке, откуда приехал и долго ль останется у Макарья. Петр Степаныч почтительно и с едва заметной радостью во взоре поклонился Дуне. Просияла она, улыбнулась ясной, открытой улыбкой, потом вспыхнула и опустила синенькие глазки. Заметил Петр Степаныч и улыбку и разлившийся по лицу румянец, и вдруг стало ему с чего—то весело. Но осторожно и сдержанно выражал он радость, вдруг охватившую душу его. Нежно поглядывая на Дунюшку, рассказывал, он Марку Данилычу, что приехал уже с неделю и пробудет на ярманке до флагов (Спуск ярмарочных флагов 25 августа. ), что он, после того как виделись на празднике у Манефы, дома в Казани еще не бывал, что поехал тогда по делам в Ярославль да в Москву, там вздумалось ему прокатиться по новой еще тогда железной дороге, сел, поехал, попал в Петербург, да там и застрял на целый месяц. — А вы давно ли здесь, Марко Данилыч? — спросил Петр Степаныч, кончив рассказ про свою петербургскую поездку. — Сегодняшним пароходом,— ответил Марко Данилыч.— Ярманку дочке хочу показать,— прибавил он, улыбаясь и с любовью поглядывая на Дуню. — А вы еще никогда не бывали на ярманке? В первый раз?— спросил Самоквасов, быстро повернув голову и взглянув Дуне в лицо. — В первый раз,— проговорила она и потупилась. — Что ж, понравилось вам?— опять спросил Петр Степаныч, обливая взором разгоревшееся личико девушки. Шумно очень,— ответила она. — А вы не любите шума? — продолжал он спрашивать. — Не люблю,— потупив глаза, сказала Дуня. — Дело непривычное,— улыбаясь на дочь, молвил Марко Данилыч.— Людей—то мало еще видала. Город наш махонький да тихой, на улицах ни души, травой поросли они. Где же Дунюшке было людей видеть?.. Да ничего, обглядится, попривыкнет маленько. Согрешить хочу, в цирк повезу, по театрам поедем. — Нешто грех?— усмехнувшись, спросил Самоквасов. — А нешто спасенье? — засмеялся Смолокуров. Расстались. На прощанье узнали друг от друга, что остановились в одной гостинице. — Значит соседи, видеться будем. Милости просим нас посетить, чайку когда покушать,— с теплым радушием молвил Самоквасову Марко Данилыч. — С великим моим удовольствием,— отозвался Петр Степаныч. Скромно, вежливо поклонился он сначала отцу, потом дочери и скрылся в толпе. — Поедем, тятенька, домой,— сказала Дуня отцу тотчас по уходе Самоквасова. — Рано еще, всего восьмой час,— молвил Марко Данилыч.— Погуляем... Может, еще кого из знакомых повстречаем. — Что—то голову ломит. |
