Гриша считал, что Анюту нужно заставлять заходить в море, Марина была убеждена – лучше подождать, не давить, не доводить до слез и еще одного страха. Марина считала, что можно обойтись без обеда, зато приготовить вкусный ужин, Гриша же предпочитал плотно обедать и не ужинать. И таких мелочей набиралось много, по чуть-чуть, по капле, как из протекающего крана. Звать сантехника вроде бы рано, можно поплотнее, с усилием, закрутить кран и вроде бы временно не будет капать. А потом поменять прокладку, сэкономив на смене сифона. Еще на пару месяцев хватит, а там видно будет. Вот и Марина стала проживать свою семейную жизнь по такому же принципу – меняя прокладки, закручивая, завинчивая, оставляя тряпку, чтобы влага впиталась. И только в последний год она поняла, что ее жизнь, ее брак уже никак не заклеить и косметический ремонт не спасет – проще все снести и построить заново. Она вглядывалась в лицо Гриши и удивлялась – его все устраивало, он ничего не чувствовал, не видел, что она раздражена, расстроена, не находит себе места. Да, он знал, что жена плохо себя чувствует, но списывал все на атмосферное давление, обещанные Гидрометцентром перепады температур и обычную усталость. Даже скоропалительный отъезд, можно сказать, бегство, Гриша воспринял спокойно. Не удивился.

Сейчас, стоя во дворе семейного отеля, Марина отчетливо вспомнила тот отпуск. Стоило уйти еще тогда, когда было не так страшно, когда маленькая Анюта многого не понимала. С каждым годом ломать жизнь становится все страшнее и больнее – Марина это точно знала на собственном примере. Ее стало мутить от сигареты. Одно ухо так и оставалось заложенным. Она хотела снять с себя футболку, пропитавшуюся потом, джинсы, прилипшие к ногам, смыть под горячим душем часы перелета и надеялась, что хоть номер окажется приличным и ей не придется скандалить и переселяться.

– Я курю и буду курить там, где хочу и когда хочу, – отчеканила она. – Единственное, что я вам могу пообещать, – не выпускать дым в лицо младенцам. Все? Больше никаких правил?

– Нет… – смутилась Женя, но лишь на долю секунды, после чего продолжала щебетать: – У нас сегодня вечер знакомств. Собираемся здесь, во дворе. Пока взрослые будут разговаривать, дети поедят мороженое. Мы уже купили коробку на всех.

– Мам, я хочу мороженое, – подала голос Аня, которая стояла рядом и не без интереса слушала разговор взрослых. Марина собиралась напомнить дочери о правилах приличия, но сдержалась.

– Пойдем сначала поднимемся в номер и разберем чемоданы. Там видно будет, – сказала она дочери. Последняя фраза относилась к Жене, но та уже переключилась на Аню.

– Приветики-рулетики! Какое у тебя красивое платье! Приходи и маму приводи вечером. В семь. Ты какое мороженое любишь? У нас есть шоколадное, ванильное, фисташковое и клубничное! Тебе сколько лет? В школу в этом году идешь или уже во второй класс перешла? А мы тут аппликации делаем. И играем в горячую картошку. Ты любишь играть в картошку? Или в вышибалы?

Аня, не привыкшая к такому потоку вопросов, опешила и молчала. К тому же она впервые видела женщину, которая умудрялась изображать сразу все действия жестами и мимикой. Женя показала, как ест мороженое, как бросает невидимый мяч, как приседает, ловит, уворачивается. На лице отобразилась вся гамма эмоций – удивление, радость, восторг.

– Пойдем. – Марина позвала дочь, демонстративно затушив окурок в стоявшую под деревом глиняную миску, расписанную детскими каракулями-узорами.

– Ой, это же наши поделки! Дети разрисовали! – ахнула Женя, но тут же переключилась: – Да, кстати, будете покупать йогурты, упаковку не выбрасывайте, мы из них человечков делаем.