– Мне нужно идти, сука! – заорал он, поднимаясь. Он подошёл к окну и прислонился к нему, тяжело дыша, как затравленный зверь. Его взгляд выражал голую нужду.

Я выключил ящик дистанционкой:

– Одни расходы, одни ёбаные расходы, – заворчал я на этого мудака, этого долбаного доставучего ублюдка.

Он задрал голову и поднял глаза в потолок:

– Я дам тебе бабок, чтобы возместить убытки, если тебя это так, блядь, харит. Пятьдесят вонючих пенсов из отеля «Ритц»!

Этот поц умеет сделать так, что сразу чувствуешь себя мелочным жлобом.

– Дело не в этом, – пробормотал я довольно неубедительно.

– Именно в этом. Дело в том, что я на кумарах, а мой типа корифан спецом тянет резину, минуту за минутой, блядь! – Его глаза увеличились до размера футбольных мячей и смотрели на меня враждебно, но в то же время с мольбой – горькие свидетели моего мнимого предательства. Если у меня когда‑нибудь будет бэбик, то я бы не хотел, чтобы он смотрел на меня так же, как Дохлый. В этой роли он неотразим.

– Да я не тя… – возразил я.

– Быстро надевай куртку, блядь!

На остановке на Лейт‑уок не было ни одного такси. А когда не надо – сколько угодно. Вроде бы только август, а у меня аж яйца задубели. Ломки ещё не начались, но они уже, бля, в пути, будь уверен.

– Наверно, час пик. Ёбаный час пик такси. Летом не поймаешь ни одного. Жирные круизёры, богатые фестивальные мудозвоны, которым в падло пройти сто ёбаных ярдов от одной геморройной церкви до другой, чтобы посмареть ихнее ебучее шоу. Таксисты, бля. Суки загребущие… – бессвязно, задыхающимся голосом ворчал Дохлый. Когда он вытягивал шею, чтобы лучше разглядеть Лейт‑уок, его глаза выпучивались, а сухожилия напрягались.

В конце концов, подъехало такси. Несколько чуваков в «болониях» и куртках на молнии стояли здесь ещё до нас. Не думаю, что Дохлый их заметил. Он кинулся на середину улицы, вопя: – ТАКСИ!

– Слы, ты! Я не понял, чего за хуйня? – спросил один чувак в чёрно‑фиолетово‑голубой болонии, стриженый «ёжиком».

– Отъебись! Мы стояли тут первыми, – сказал Дохлый, открывая дверцу такси. – Вон ещё одна едет. – Он махнул рукой в сторону приближающейся чёрной тачки.

– Ваше счастье, суки хитрожопые!

– Пошёл на хуй, выёбистый заморыш! Хуёвой дороги! – пробурчал Дохлый, пока мы залезали в такси.

– Толлкросс, братка, – сказал я водиле. В боковое стекло шлёпнулась харкотина.

– Давай, хитрожопый! Пиздуйте, сраные ублюдки! – кричала болония. Таксисту было не смешно. Он был похож на настоящего водилу‑мудилу. Большинство из них такие. Платящие налоги частники – в натуре самая гнусная порода паразитов на божьей земле.

Такси развернулось и быстро поехало вверх по улице.

– Ты врубаешься, чё ты наделал, пиздабол? В следующий раз, когда кто‑нибудь из нас будет возвращаться домой под кайфом, эти мелкие гандоны навешают ему пиздюлей, – набросился я на Дохлого.

– Ты чё, боишься этих ебучих дебилов?

Этот козёл задел меня за живое:

– Да, я боюсь, что буду под герой, и на меня вдруг накинется целый взвод ёбаных болоний. Ты чё, думаешь, я – Жан‑Клод Ван Хуямм? Какая ж ты сука, Саймон, – я назвал его «Саймоном» вместо «Сай» или «Дохлый», чтобы подчеркнуть значение своих слов.

– Я хочу к Матери‑Настоятельнице, и мне глубоко насрать на всех и каждого. Усёк? – Он ткнул себе в губы указательным пальцем и вытаращил на меня глаза. – Саймон хочет к Матери‑Настоятельнице.