Далее на первом этаже у нас кухня-столовая. Это одно большое помещение, но разделенное как бы на два участка. На одном готовят, на другом едят. Вторая дверь из прихожей ведет в такой небольшой коридорчик, а там еще три двери — в ванную, на лестницу второго этажа и в кабинет отца. Кабинет у отца огромный, квадратов, наверное, сорок. Мне нравится это помещение. Два стола, на каждом по компьютеру — один папин, другой мамин. Два кожаных диванчика, шкаф с подарками и сувенирами (чего там только нет!), стеклянный журнальный столик, два кабинетных кресла и несколько стульев. Мне теперь кажется (после Набокова), что у каждой вещи в нашем доме есть своя душа. Если войти в кабинет ночью и не включать лампу, то можно заметить над всеми предметами какое-то мягкое, едва заметное свечение. И у всех есть свой особый запах. К папиному столу прикасаться строго-настрого запрещено. Когда отец сдается и соглашается, чтобы мама навела у него на столе порядок, то он — хозяин стола стоит непременно рядом и наблюдает, чтобы ничего со стола не исчезло, а каждая бумажечка и каждый листок легли строго на определенное место. Иными словами, папин кабинетный стол — это самая неприкосновенная вещь в нашем доме.

Дальше, вдоль стены тянутся длинные полки с книгами, которых здесь — уйма, почти как в нашей школьной библиотеке. Каких только нет. Даже Ленин со Сталиным. Папина гордость — двести томов какой-то древней библиотеки. Впрочем, у нее есть название — «Библиотека всемирной литературы». Отец говорит, что издавалась она еще во времена СССР и была страшным дефицитом. Сдохнуть можно. Их послушаешь, так у них все было дефицитом. Даже книги. А бабушка рассказывает, что у них и хлеб какое-то время был дефицитом и что из-за отсутствия хлеба какого-то советского президента сняли с поста. Непонятно, чем они в те времена занимались, если даже хлеба людям не хватало. Нет, я понимаю, когда была война. Там все может быть, но бабуля говорит, что дефицит хлеба случился лет через двадцать после войны.

Да, кстати, пока не забыл, мой дед родился в День Победы — аккурат 9 мая 1945 года. И его тоже зовут Михаилом. А вы думали, случайно, что ли, меня назвали Мишей? Как бы не так. Мы с дедом оба Михаилы Александровичи. Честно сказать, я сначала ненавидел свое имя. Даже мечтал сменить его, когда вырасту. А все из-за одной придурковатой одноклассницы — Оли Моисеевой (мы ее дразнили Моськой). Так вот, она постоянно называла меня медведем. Я злился и все время хотел ее побить. Она мне говорит: «Медведь!» — я ей отвечаю: «Заткнись, Моська!» А ей хоть бы хны — хохочет и продолжает меня обзывать. Таких дур поискать еще нужно, я вам честно говорю. Хотя вру. Да, вы знаете, я страшный лгун. Я постоянно что-то вру. Нет, не нарочно, а так почему-то получается. Вот, например, прихожу из школы домой. Отец спрашивает: «Как дела?» Я отвечаю: «Да все хорошо!» А у самого в дневнике запись от «классной»: «Мешал на уроке». Ляпну и думаю, ну что это я сразу правды-то не сказал, а вдруг отец сейчас проверит дневник. И вы знаете, что самое обидное? Не поверите. Когда я говорю правду, ну, что все у меня хорошо, отец никогда не требует показать дневник. Как только хотя бы чуточку совру, тут же говорит, а ну покажи дневник.