|
Дать читателю возможность войти, оглядеться, обустроиться и обжиться. А может, наоборот, отстранить. Сделать всё страньше и страньше. Назовём восьмилапого чешуйчатого хищника лошадью — и он потащит свой мир через межу в пространство читателя. Он — знак мира: «Я постижим, доступен пониманию, могу стать тебе своим. Будь во мне как дома». А сказать о летающей корове: «Это склисс, он ничей» — предупреждение: «Чудеса и диковины!» Склисс — знак, что мир текста может оказаться вовсе не тем, чем видится сквозь мембрану. Что читатель может обмануться мнимым сходством чужого со знакомым, собственными стереотипами восприятия. Как Галилей, первым увидевший у Сатурна… кольца? Нет, два странных нечто, прилипшие к планете. Склисс — не корова, и Сатурн не тройной. Всё не так, ребята.
Когда-то, до железных дорог и товарных составов, тяжёлые грузы по южным трактам тягали пары волов. У чумацких волов было всего два имени: запряжённого справа звали Цоб, запряжённого слева — Цобэ. Окликнешь правого, слегка стукнув: «Цоб!» — он поднажмёт, воз повернёт налево. Окликнешь левого — поворот направо. Команда «цоб-цобэ» — налегают оба вола, пара идёт прямо. Со смешной скоростью идёт, тише пешехода. Зато тянет тонну соли. В упряжке у писателя конь и склисс. И тянут они — мир. Ближе к читателю или дальше от его привычных представлений. К успокоительному уюту родного, понятного, привычного — или к чудесам и диковинам, взламывающим шаблоны сознания. К приятию чужого в своём — или к приятию своего в чужом. А чьё имя назвать, куда повернуть, чтобы раздвинуть окоём познания и понимания — в каждом случае решать автору. |
