– Хорош, – Семь Имен достал ледяную флейту и поднес к губам.

Дунул.

– Платить, – сказал он прежде, чем голос его растворился в этом звуке. Одна нота… дрожащая, нервная… и кровь закипает, это больно.

И прекрасно.

И Анне хочется одновременно плакать и смеяться. Что-то внутри нее ломается, что-то такое, неправильное, мешавшее жить. И она все-таки плачет. И в то же время смеется, потому как, повинуясь силе иного, переломы срастаются. Затягиваются раны и…

…она очнулась в руках Глеба.

Тот держал крепко, баюкал и шептал что-то, наверняка, успокаивая. А растревоженная его тьма смыкалась коконом, запирая Анну от всего иного мира. Где-то там слышались растревоженные голоса мальчишек. И кто-то ругался.

Кто-то требовал… что требовал?

– Иные, – Анна удивилась, что голос ее звучит слегка иначе. – И что это было?

– Думаю, – Глеб не спешил отпускать ее. – Со временем узнаем… но в следующий раз напомни мне, что плату за обучение иных я буду брать сам.

А из носу кровь пошла.

Но и это показалось сущей мелочью.

…вечером Богдан с Ильей вновь подрались, а Шурочка заявила, что не пустит в свою комнату абы кого. И плевать, что все парами живут.

Все живут, а она не будет.

В конце концов, ведьма она или как?

…музыкальная шкатулка перебирала ноты. Анна слушала ее. Почему-то сегодня ей особенно спокойно было под этот хрустальный перезвон.

Раз-два-три…

…не вальс, что-то иное, но столь же чудесное.

И тени на окне.

И само окно, прикрытое снегом.

– И представляешь, эта сволочь заявила, что я должна отправиться в Петергоф и там найти себе мужа…

– А ты?

– Кинула в него вазой. И попала… голову разбила. Идиот. Разве можно так женщину злить?

Ольга упала в кресло и вытянула ноги. Отвернулась.

– И вообще… я его больше не люблю. И действительно уеду. Завтра же… возьму и… – она махнула рукой, но тут же спохватилась. – Нет… не завтра же… завтра у меня контрольная. То есть, не у меня, но… нечего им удовольствие доставлять. История – это тоже важно.

– Важно.

Сегодня Анне было особенно легко соглашаться. А шкатулка, та самая, подаренная Глебом в поезде, вновь зазвенела хрустальными колокольчиками. И вот как выходит, что мелодия простенькая, но не надоедает?

– И я им говорю… бестолочи, – Ольга всхлипнула и мазнула рукой по носу. – На каникулах поеду… и найду себе мужа. Я… я может, нормальной жизни хочу, чтобы дом свой. Чтобы семья. Я ведь живая все-таки. Скажи?

– Живая, – подтвердила Анна.

– А он… он бессердечная скотина…

…ночью бессердечная скотина полезет по водосточной трубе извиняться и свалится, причем на редкость неудачно. Оказывается, что тьма не способна защитить от перелома со смещением.

– Это тебя Боженька наказал, – заявит Ольга, подкрепив слова затрещиной. И тут же раскается, разревется от жалости…

…или в силу нынешнего положения, которое делало ее чересчур уж эмоциональной.

Но это будет потом.

А пока…

– Я останусь тут? – Ольга выбралась из кресла. – С тобой все в порядке?

– В полном.

Анна закрыла шкатулку.

Просто… странно.

…часы внизу отбивают полночь. Их Глеб восстановил. Нашел где-то на чердаке дома, куда спрятали кучу самых странных вещей, и восстановил.

Как и то зеркало, которое показывало Анну, но…

…слегка неправильной?

Невозможной?

Она повернулась одним боком, прижав руки к животу, затаилась, опасаясь, что та искра, которую Анна к величайшему своему удивлению ощутила внутри, вдруг исчезла.