Но как бы там ни было, Оливия чувствовала лишь отчаяние и безысходность.

Маленький «Форд-8» во второй раз совершал долгую поездку с юга на север Уэльса. На этот раз на заднем сиденье стояла корзина с младенцем, который большую часть пути не издавал ни звука. Дэффид Джонс уже почти достиг цели своего путешествия, когда девочка начала плакать. Вместо того чтобы остановиться и дать ей бутылочку, которую приготовила миссис Куксон, Дэффид Джонс еще сильнее надавил ногой на педаль газа. Оставалось совсем немного.

Он сразу узнал белое здание монастыря, угнездившееся на вершине холма в трех милях от Абергеля. Мистеру Джонсу уже доводилось бывать здесь. Настоятельница монастыря знала его – хотя ей было неизвестно его имя. Дэффид Джонс не был католиком, мало того, отрицательно относился к этому направлению в христианстве, но монастырь также был сиротским приютом, и настоятельница согласилась принять внебрачного ребенка, в случае если это будет девочка. Если бы у дочери Дэффида Джонса родился мальчик, он отвез бы внука в другое место.

Маленький автомобиль с трудом поднялся по крутому склону и издал нечто вроде вздоха облегчения, остановившись у толстых дубовых ворот монастыря. Дэффид вышел, потянул за шнурок звонка и вернулся, чтобы взять свою крошечную пассажирку, плач которой перешел в яростный крик.

У ворот мистера Джонса уже ждала старая монахиня, сгорбленная, как знак вопроса. Когда Дэффид передал ей корзину, она механически, словно марионетка, закивала.

На предложение войти Дэффид Джонс ответил отказом, лишь протянул какую-то записку и сказал:

– Меня просили передать вам вот это.

Записка была написана миссис Куксон – именно она предложила отдать Руби монахиням.

Дэффид Джонс дотронулся до полы своей шляпы и повернулся к машине. Монахиня еще раз кивнула и закрыла ворота.

Затем она всмотрелась в лист бумаги подслеповатыми старушечьими глазами. Почерк был четким, так что она смогла без труда разобрать текст записки. Там было написано: «Руби О'Хэган».

И хотя у бедной малютки не было ничего другого, у нее по крайней мере было имя.

Женский монастырь Святого Распятия под Абергелем славился своими воспитанницами-сиротами, уже к четырнадцати годам полностью пригодными для работы служанками. Они умели аккуратно зашить самую сложную прореху, превосходно готовить, убирать, стирать, даже ухаживать за садом. Девочки были вежливыми, здоровыми, благочестивыми, очень религиозными и идеально воспитанными.

Из них получались замечательные домработницы, сиделки, кухарки, швеи. Воспитывали их в атмосфере если не любви, то доброты (физические наказания в монастыре были строго-настрого запрещены), и было похоже, что они вполне довольны своей судьбой и не ждут от жизни ничего другого.

Желающих взять воспитанниц монастыря в услужение всегда было достаточно, они приезжали даже из Лондона – хотя в основном девочек отправляли в зажиточные католические семьи на границе Англии и Уэльса, в графства Чешир, Шропшир, Ланкашир… Иногда девочки оставались в монастыре и становились послушницами.

До отъезда из монастыря воспитанницы проводили почти все время в его стенах. Здесь проходило их обучение, а на мессу они ходили в маленькую часовенку. Службу проводил священник из семинарии, расположенной милях в двадцати от монастыря. Если кто-то из девочек заболевал, лечили их обычно сами монахини – за исключением случаев, когда требовалась изоляция или хирургическая операция.

В воскресенье после полудня девочек водили на прогулку по тихим пустынным полям.