И сейчас не боишься. Ты, наверное, не веришь, что мы погибнем? А я… я не верю, что мы… спасемся.
Веру в спасение, похоже, потеряли все, кроме нас с капитаном.
Интересно, что монашки, которые в начале пути пели свои духовные псалмы, теперь молились молча, взывая к Богу каждой клеточкой своего тела: «Господи, спаси наши души!»
А уголовницы… сейчас в них проявилось все лучшее, что еще осело и хранилось на дне их души: ни одного бранного слова! Они ухаживали за обожженными, ранеными.
А огонь наступал… будто мы были на фронте. «Джума» горела под нами, наступала с кормы, захватив уже полкорабля. Огонь встречали шлангами с морской водой, огонь шипел, извивался, норовил зайти с боков… Когда ветер менял направление, нас обдавало палящим жаром, как из печей Освенцима, окутывало дымом и мы задыхались, словно находились не на палубе океанского корабля, а в душегубке. Все цепенели от ужаса.
Господи, спаси наши души!..
В эти страшные дни в Охотском море, как я говорила в шутку, бациллы брюшного тифа наконец покинули меня, температура стала нормальная.
Где это я обрела исчезнувшие силы… И когда женщины падали духом, я, кашляя от дыма, начинала громко мечтать о том, как я буду писателем. Найду человека, которого я полюблю и который полюбит меня. И не позволю уже… никаким обстоятельствам разлучить нас. Как мы будем счастливы!
У нас будет два сына, две дочери… и еще кошка с зелеными глазами и большая рыжая собака.
— Валька, твои останки сожрет либо огонь, либо рыбы, — сумрачно перебил кто-то.
— И сожрали бы, если б не наш капитан. Я верю в нашего капитана. Пока он с нами, я ничего не боюсь. Вот так-то.
— Спасибо, — сказал капитан, он слышал мои мечты и пожелал, чтоб они сбылись.
Да, вот именно: спасение «Джурмы» еще не означало спасение каждого из нас — зека…
В этот день уставший капитан подошел к нам вторично.
— А это вас, оказывается, милый доктор прозвала Аяксами.
Он присел на круглую связку канатов возле нас.
— Аяксики — так зовет нас Тамара Алексеевна, — слабо улыбнулась я.
— Это вы симулировали брюшной тиф, чтоб ухаживать за больной подругой? — обратился ко мне капитан. — Расскажите, как это все было, я отдохну возле вас минут десять.
В пересыльном лагере это с нами было, на Черной речке…
— Знаю, под Владивостоком.
— Вспыхнула эпидемия брюшного тифа. Больница не вмещала заболевших. Разбили палаточный карантинный городок. Врачи были хорошие, но уход хуже некуда. Санитарки из уголовниц — играли в карты или плясала цыганочку. На стоны и просьбы больных отвечали матом. Много людей унесла эта эпидемия. Умер писатель Бруно Ясенский…
— Тамара Алексеевна мне говорила.
— Ну вот, и вдруг Маргарита заболевает брюшным тифом и ее вносят в список — в карантин. Как помочь? Ведь главное — уход? Предложить себя в санитарки? Мою статью не возьмут — террор, диверсия… Ну меня и осенило. Врач еще сидел у нас. Я пошла и сказала, что тоже заболела брюшным тифом. Он ткнул меня пальцем в живот и внес в список. Так я попала с Маргаритой в одну палатку. Первая ночь была самая страшная. Больные метались, стонали, плакали. Их было много. Ухаживала за всеми, конечно, не за одной Ритонькой. Она бредила… звала маму… Не мужа, которого расстреляли, а маму. Совсем еще ребенок.
— Так он не успел стать моим мужем! — воскликнула Маргарита. — Нас арестовали, когда мы только приехали из их загса. Не поверили, что мы поженились по любви. Заставили меня подписать, что это была лишь вражеская маскировка, а на самом деле мы соучастники. |