– Представь себе, умею, – подтвердил я.

– Тогда какого дьявола ты не прострелил этому гаденышу сердце, пока держал его на мушке? Вместо этого чуть не отстрелил ему руку. И чего ради? Теперь мы по уши влипли.

– Он что, может потерять руку?

– А ты не читал газет?

– Нет, – признался я.

– Ты просто чокнутый, дорогой. Тебе все до лампочки, не так ли? Нет, руку ему вроде бы пришили обратно, но пройдет черт-те сколько времени, прежде чем Мэйни сможет ею пользоваться. А можешь себе представить, каково этому паршивцу знать, что какое-то время он будет инвалидом?.. Конец его теннису и упражнениям в жестикуляции, когда он упражняется перед зеркалом в красноречии. Мэйни будет жаждать крови, дорогой, твоей крови, если только сумеет выяснить, в чьих руках находилось ружье. Для него это объявление войны – и черт с ними, с выборами! Копы так и рыщут по всему штату...

– Мэйни остынет, – возразил я. – Он слишком долго участвует в сенаторской гонке. Зато теперь практически выиграл ее. Дьявольщина, да что ему может помешать быть избранным с рукой на перевязи? Страдалец во имя торжества справедливости. В этом плане я просто оказал ему услугу.

– Угу, – согласилась она, – и он воздаст тебе за нее топором, если когда-либо узнает твое имя. По сути дела, ты уже и сейчас не пользуешься в округе особой популярностью.

– Горько это слышать. Значит, мне пора покидать здешние края.

Марджи ухмыльнулась. Мгновение мы смотрели друг на друга. Благодаря высоким каблукам ее лицо оказалось вровень с моим. Хорошее личико, за исключением рта: широко сидящие серо-голубые глаза, сильные скулы, прямой нос, твердый подбородок. Даже форма головы была хорошей, что особенно подчеркивалось короткой стрижкой. А сколько женщин выглядят прямо-таки деформированными, когда стригутся коротко! Впрочем, полагаю, при других обстоятельствах у меня не было бы особых претензий и к очертаниям ее рта. Похотливость, выдаваемая легкой припухлостью нижней губы, с чем легко мирятся мужчины, насколько мне было известно, не считается недостатком в тех кругах, в которых она вращалась.

– Сволочь, – промурлыкала Марджи. – Я тут из-за тебя пустилась во все тяжкие, дубина ты стоеросовая. Карл хотел отдать тебя собакам на растерзание, да я не позволила. – Она обвила руками мою шею, чмокнула в щеку и пробежала языком по своим губам. – Я хочу... – начала Марджи, но затем резко отпустила меня и отвернулась. При этом широкий подол платья волнующе прошелестел.

Я потянулся и развернул ее обратно.

– Кончай с этим, Марджи, – посоветовал я. Уж слишком она драматизировала ситуацию.

– Дорогой, – прошептала она, – когда я подумала, что ты мертв...

– Когда это было?

– Ну, это было первое, что мы услышали. Что Мэйни ранен, но все же жив, а в комнате найден труп. Естественно, решили, что Уити застрелил тебя и сбежал. Беби, – ее голос дрогнул, – беби, мне стало плохо. Поверь, на самом деле плохо. Я и сама не знала, как сильно я...

– Марджи, – перебил ее я, – не устраивай спектакля. Хотя, конечно, упрекнуть ее в неискренности было нельзя. Возможно, она так и чувствовала, как говорила. Или по крайней мере думала, что так чувствовала. Подобно ребенку, Марджи умела себя убедить в чем угодно. А горе нетрудно и изобразить. Но сейчас то, что я вернулся живым, вызвало у нее желание заставить и меня поучаствовать вместе с нею в этой игре. Когда я засмеялся, Марджи наотмашь ударила меня по лицу.

Она не была тепличным цветком, и ее замах для повторной оплеухи не был слабее первого. Прежде мне уже доводилось в этом убеждаться.