– Нет.

– И не надо. Заставь его тебя накормить. И, Пол...

– Да?

– Не тревожься. Все прекрасно.

– Да я и не тревожусь, – заверил я. У нее был сочный приятный смех.

– Так ничего таки и не тревожит? Надо же!

– А чего ради я должен тревожиться?

– Ну, – протянула она, – это не то, что я хотела бы обсуждать по телефону, дорогой. Не заставляй себя ждать слишком долго.

– Буду через полчаса, – пообещал я, положил трубку и направился в ванную комнату, стаскивая на ходу рубашку.

Мое лицо в зеркале заставило меня остановиться. Я бросился к полотенцу и принялся стирать со рта остатки губной помады Дженни. Количество женщин, с которыми мне пришлось в последнее время иметь дело, явно превышало допустимую норму, принимая во внимание все обстоятельства.

– Пол? Давай входи, беби! Я буду готова через минуту.

В шикарных апартаментах у меня почему-то всегда возникает желание идти на цыпочках. Хотя, казалось бы, необходимости в этом нет. Ковры настолько поглощают шум шагов, что его невозможно произвести даже башмаками. Приглушенный шепот перекрывает все посторонние звуки, которые могли бы просочиться снаружи. И по-моему, именно такая тишина меня и достает.

Я бесшумно проскользнул в открытую дверь спальни.

Марджи сидела за туалетным столиком резной работы – высокая, гибкая, как ивовая лоза, хорошо сложенная девушка. Когда я с ней познакомился, она была блондинкой. Сейчас ее волосы были темными, коротко постриженными и уложенными в стиле итальянских киноактрис, хотя итальянского в ней было столько же, сколько в спагетти местного производства. Дабы гармонировать со стрижкой, Марджи усиленно старалась придать себе вид знойной сексуалки. По части сексапильности у нее все получалось вполне натурально, была ли она блондинкой или брюнеткой. Выше талии на ней красовались упругий, как из проволоки, лифчик и пара серег, которые она как раз прилаживала к ушам. Ниже была накрахмаленная белая юбка, нейлоновые чулки и легкие вечерние туфли на высоком каблуке. Что-то в ее незавершенном одеянии натолкнуло меня на мысль о лесах на строящемся здании.

Марджи повернулась ко мне и ухмыльнулась.

– Ты как раз вовремя, чтобы помочь мне с этой проклятой «молнией», – заявила она, вставая.

У нее был смешной вид, когда она прошествовала через спальню к кровати в накрахмаленной нижней юбчонке. Но самое милое во всем этом было то, что Марджи знала, она нелепо выглядит, и, если бы я засмеялся, ни за что не обиделась бы. Это было одним из ее достоинств: мало найдется хорошеньких девиц, которые могут выдержать, когда их поднимают на смех.

Натянув через голову бледно-зеленое платье, которое лежало поперек кровати, Марджи аккуратно разгладила его на теле. Платье было из какого-то блестящего материала, наподобие тафты, которого очень мало пошло на лиф, зато с избытком – на юбку, хотя подол заканчивался за фут от пола. «Молния» находилась под левой рукой. Меня бросило в жар – уж не знаю, как я не прищемил ей кожу? Но наконец справился с этой чертовой «молнией». Тогда Марджи опустила руку, перевела дыхание и выпалила:

– Ты – сволочь. Чего ты хочешь? Покончить жизнь самоубийством?

– Если бы так, то зачем мне понадобилось бы просить кого-то помочь? – откликнулся я.

– А никого и не надо просить: тебе помогут и так, хочешь ты того или нет. В любом случае. Что же, черт возьми, у вас там стряслось?

– Все пошло вкривь и вкось, – сообщил я.

– Куда как ясно! О боже! Я-то думала, ты умеешь стрелять.